Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Революция создала Временное правительство. Как и всякое правительство, оно может вести политику лишь в соответствии с оказываемыми на него влияниями страны.

Но эта страна - Россия, малограмотная, едва вышедшая из многовекового политического рабства, распыленная, неорганизованная. У нее есть мнения. У нее есть потребности. Но у нее слишком мало организаций, через которые она могла бы влиять на правящую власть, и в которых сама власть находила бы необходимые для нее опорные точки. Так она жила при самодержавии. Таковою вступила и в революцию.

Революция быстро и радикально изменила направление внутренней политики. Столь же быстро и радикально она заменила одни силы, влиявшие на правительство, другими. Но она не могла столь же быстро и столь же радикально изменить систему взаимодействия между страною и правительством.

И в революционных новизнах, если к ним внимательно присмотреться, слышится многое, характерное для самодержавной старины.

Распыленность страны была одной из причин, почему самодержавная власть шла в течение, по крайней мере, своего последнего десятилетия на поводу у объединенного дворянства. Это была самая сильная организация в стране. И стремясь оставаться самой сильной, она ревниво заботилась о том, чтобы не возникло какой-либо другой организации, способной более значительно или хотя бы столь же значительно влиять на правительство.

Объединенное дворянство оставалось самой сильной организацией. Но странная это была сила. Можно спорить, была ли у объединенного дворянства объективная возможность направлять свое влияние к творческим государственным задачам. Но почти нельзя сомневаться, что таких задач эта сословная организация себе не ставила и не

имела желания ставить. В ней были разные течения, - были более умеренные примиренческие группы, были более крайние, утопические, склонные превратить всю Россию в дворянскую вотчину, были своеобразные дворянские большевики, сословные люди типа Маркова II, непреклонные в своем намерении установить диктатуру дворянства как переход к возрождению крепостного права. Умеренные группы все время хромали на оба колена, сидели между двумя стульями, колебались между сознанием, что нельзя игнорировать интересы государства, и желанием получить те сословные блага, которых домогался дворянский большевизм. В конечном итоге дворянская масса шла за своими большевиками и максималистами, разжигавшими ее аппетиты. И получался порочный круг: государственная власть шла на поводу у объединенного дворянства, объединенное дворянство шло на поводу у Марковых и Струковых. Распыленная страна бессильно критиковала, бессильно возмущалась... Все это соединение бесси-лий привело к катастрофе на фронте в 1915 г., к скандалу мясоедовщины, к тяжкой разрухе в тылу... В последние месяцы самодержавия объединенное дворянство перестраивалось. В нем мелькали какие-то смутные сознания о долге перед государством. Организация уходила от Маркова II к Самарину. Но это была агония, минуты просветления перед смертью.

Как только началась революция, мысль о возрождении крепостного права, конечно, исчезла. Явилась новая, в некотором смысле диаметрально противоположная, мысль - о немедленном установлении социализма, о превращении революции в социалистическую. Исчезли и старые лица, - явились как бы антиподы их. Нет Маркова II и Пуришкевича, есть Ленин Нахамкес; нет гр[афа] Бобринского, а есть В.М. Чернов, нет Панчулидзева, есть Церетели; нет совета депутатов дворянских обществ, а есть советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Все по-новому. А все-таки слышится в новизнах старина.

* * *

Все та же распыленная страна. И в ней так же, как и прежде, единственная сильная организация, сильная настолько, чтобы властно влиять на политику правительства и быть для него опорною точкою... Она единственная, прежде всего и главным образом потому, что вне слишком мало активных и страстно увлеченных революцией организаторских сил...

Вне рабочих, солдатских, крестьянских советов находятся очень разнородные группы и слои. Самое почетное место среди них следует, пожалуй, отвести наиболее образованной, наиболее вдумчивой и наиболее воспитанной политически интеллигенции. Но в России этой интеллигенции не так уж много; она перегружена необходимой текущей повседневной работой.

Слои либеральные и буржуазные, быть может, не бедны организаторскими силами. Но они мало увлечены возможностями, открытыми революцией. Они не очень склонны развивать первый блестящий успех ее, - скорее, у них есть тенденции не допустить «пагубу излишнего движения» (если позволено припомнить это выражение К.П. Победоносцева). Они не холодны к революции, как бывшие объединенные дворяне. Но они и не горячи, как социалисты. Они только теплы. И к ним - к либеральным и буржуазным слоям - может быть отнесено знаменитое выражение Апокалипсиса о тех, которые не горячи и не холодны: «имам тя изблевати».