Революция-20

Натянув чулки и ботинки, Джефф вступает в буйные заросли, продвигается вперед от дерева к дереву, чутко прислушиваясь, нет ли поблизости медведя, волка или дикой кошки. Наконец он добирается до крутого берега старого ручья. Здесь он почти отвесный, но рядом есть высокая куча мусора — пустые консервные банки, разбитые бутылки с зазубренными краями. Осторожно Джефф начинает лезть вверх, стараясь избегать острых жестяных крышек и осколков стекла. Почти у вершины он поскальзывается и падает, но быстро встает, еще минута— и он в безопасности. Только в правом колене ощущается странное покалывание. Бросив взгляд вниз, он видит, что правый чулок прямо над коленной чашечкой рассечен по диагонали — ровно, словно разрез сделан опасной бритвой. Джефф сдвигает ткань в стороны и замирает: перед ним вспоротая розовая плоть и что — то серое в открытой ране — кажется, часть кости…

— Дядя Джордж!

Волоча правую ногу, Джефф ковыляет сквозь яблоневый сад.

— Дядя Джордж! — он кричит, и слезы ужаса струятся по его щекам. — ДЯДЯ ДЖОРДЖ!

Но дядя слишком далеко, качается в своем кресле и наверняка его не слышит.

Начинает смеркаться. Это странно. Ведь еще день, пусть и вторая половина, но до вечера еще очень далеко. Вместе с сумерками приходит туман, окутывает кривые стволы и ветви яблонь. Джефф не смотрит на свое колено. Боится смотреть. Наверняка сейчас из перерезанных артерий и вен неостановимо хлещет кровь.

Сумерки сгущаются, а вместе с ними и туман. Внезапно слабость охватывает Джеффа; рыдая, он опускается на землю. В траве вокруг слышны таинственные шорохи, тонкие писклявые голоса. Такого не может быть, это всего лишь воображение, говорит себе Джефф. Голоса удаляются, и на него обрушивается чернота.

Потом снова вспыхивает свет дня, и его несут на руках. Вверх по мостику, потом вниз по мостику. По заросшей травой дороге, мимо амбара и дома, по Мейн — стрит к зданию, в котором принимает местный врач. Джефф на руках у дяди Джорджа. Наверное, тот все же услышал его крики, хоть и непонятно как.

— Дядя Джордж!

— Господи, какой ты тяжелый, Джефф! Быстро растешь?

— Дядя Джордж…

— А я думал, ты рыбачишь. Где же твоя удочка?

— Я… наверное, уронил ее. Дядя Джордж, скажи, я умру?

— Глупости! Конечно, нет. Сейчас доктор наложит пару швов, и будешь как новый.

— Я люблю тебя, дядя Джордж.

— Ну вот еще, Джефф!

В дверь снова застучали. Джефф разозлился, вскочил, бросился на кухню, рывком распахнул внутреннюю дверь и выкрикнул:

— Не знаю, кто вы и кем себя считаете, но советую убираться к черту, не то начиню ваши задницы дробью! — И он захлопнул дверь с такой силой, что посуда из нержавеющей стали, подвешенная над плитой на хромированных крючках, задрожала. Джефф вытащил из холодильника еще одну бутылку пива и на ходу откупорил ее.

«Ангелы Чарли» улетели, чтобы вернуться завтрашним вечером. По телевизору шли новости. Джефф смотрел вполглаза и слушал вполуха, потягивая пиво. Пора бы ему уже пить скотч, а не пиво. Черт! Только рабочие пьют пиво. Но он все еще «старина Джефф» и останется таковым навсегда. К тому же, если пьешь скотч, рискуешь стать пьяницей. Пиво — слабоалкогольный напиток. Правильно? Правильно! Кто сказал, что если ты живешь в доме в стиле «кейп — код», а не в каркасной хижине, и ездишь на «Кадиллаке», а не на раздолбанном «бискейне», ты должен пить шотландский виски? А потом скажете еще подписаться на «Уолл Стрит Джорнал» и больше не читать «Нэшэнл Инквайрер», «Нэшэнл Экзаминер» и «Миднайт».

Под «каркасной хижиной» Джефф имел в виду свой родной дом на Элм — стрит, унаследованный им после смерти матери (отец ушел из жизни пятью годами раньше). В этом доме Джефф жил со своей женой Долорес, детей у них не было. Собственно, он никогда не покидал этот дом, не считая послевоенных лет, когда он служил в Западной Германии. После смерти матери Джефф остался жить в ее доме, только теперь сам оплачивал налоги и коммунальные услуги. «Пойду — ка я, пожалуй, в дом» — эти слова он говорил уже не маме, а жене Долорес.

Дедушка умер, и дядя Джордж жил в доме один. Он так и не женился, а теперь думать об этом было поздно. Дядя вполне сносно готовил, поддерживал на кухне порядок. Не считая коробок со старым хламом и стопок древних журналов, в доме было чисто прибрано. Но Джефф никогда не видел, чтобы дядя Джордж мыл посуду или подметал пол. В теплое время года дядя всегда сидел на крыльце и качался, а в холода тоже качался, только в гостиной у камина в старом дедушкином кресле.

Волосы дяди Джорджа редели, постепенно превращаясь в серую каемку на затылке; он усыхал, сморщивался, скрючивался. Так продолжалось долгие годы. Дядя давно миновал возраст, в котором скончался его отец, и, похоже, собирался прожить вдвое дольше, чем мать Джеффа.