Революция

Начали появляться, правда, близ лесозаготовок диковинные для этих мест китайцы, которых в Российскую империю начали свозить, как дешевую рабочую силу. Тем самым, вероятно, выполнялся идиотский каприз какого-то сановного государственного мужа. Вот здесь и проявились финские силы межнациональной дружбы в полной мере. Чтобы эти «кули», как они сами себя называли, работали, к каждому десятку китайцев нужно было приставить надсмотрщика: узкоглазые лесорубы работать не хотели, да и не умели, по большому счету. Все они только делали вид работы и безобразничали. По-другому вживаться в карело-финские леса они были не в состоянии.

Безобразия эти были возмутительны для коренного населения, вот оно и принялось нет-нет, да и истреблять чужаков. Выжили китайцы только в тех местах юго-восточной Карелии, где в местном населении преобладали несчастные ссыльные украинцы, белорусы, поляки и прочие русские. Тем бесчинства кули были по барабану — сами занимались тем же.

Китайцев навезли в Россию много, но даже если у них и были дети, в школу их никто определять не собирался. Так и дожили они до Великой Октябрьской, можно сказать, революции, потом почти поголовно охотно вступили в карательные подразделения, отличавшиеся большой свирепостью.

К окончанию гражданской войны в Финляндии и Карелии не выжило, практически, ни одного китайца. Их всех перебили к чертовой матери, а кого не перебили — разбежались по тамбовским и воронежским землям и спрятались. Удрали туда, где можно было, не особо утруждая себя, упасть в ноги самому главному своему божеству — героину.

В Гельсингфорсе китайцев не было. Им появляться в столицах категорически воспрещалось. Поэтому Тойво сотоварищи знали об их проделках только понаслышке, отчего каждый свое растущее эго проявлял сугубо во внутренних расовых товарищеских делах: драках до первой крови, вражде с порчей имущества и прочих невинных шалостях.

Если к подбитому глазу в семье Антикайненов относились достаточно терпимо, то к некоторым неизбежным вещам, как то: оторванный рукав у пиджака, дыра в брюках на колене, либо вырванный карман на рубашке — выражали свое мнение с житейским практицизмом.

— Ну, коль порвал — то сам и чини, — говорил отец.

— Иди в Армию Спасения, поклянчи там, может, выдадут что, — вздыхала мама.

Мол, коль тебе нужна одежда, ты ей и занимайся.

У определенного круга одноклассников подобное положение вещей не катило. За расквашенный нос у чада отец-поп готов был отлучить от церкви виновного. За порванную куртку мамаша, жена лавочника, настоятельно требовала посадить в тюрьму устроившего такое вредительство злодея. Дружбу, как водится, с такими ранимыми одноклассниками это не укрепляло.

Поднаторев в чтении, Тойво наконец-то пошел устраиваться на работу в газету. Таскаться в Армию Спасения он не хотел, латать одежду получалось не очень хорошо, а без ботинок было совсем тоскливо. Ему исполнилось восемь лет.

Сначала юный Антикайнен попытал счастье в центре города, но практически во всех газетах дальше входной двери его не пустили. Рылом не вышел, говорили. Обходя день за днем все издательства, он, в конце концов, очутился в родном районе на окраине Гельсингфорса, Сернесе, заурядном рабочем квартале. Здесь издавалась маленькая рабочая газетка «Oma maa» («Своя земля»), которую ему все-таки доверили распространять.

Чтобы к Тойво не возникали вопросы со стороны какой-нибудь полиции, либо инспекции по труду, ему пришлось вступить в молодежное общество с ограниченно ответственностью под претенциозным названием «Ihaneliitto» (что-то типа «Совершенства»). Сами же молодые члены и членши этой организации предпочитали обзывать ее «Чудным союзом» (другой перевод этого слова, здесь и далее примечания автора).

Организация была не очень тайной, подконтрольная вполне взрослым дядькам и тетям, но иногда с юношеской ретивостью уводящая своих участников в сторону начальных отношений между подростками разных полов. Тойво это дело не понимал, да и решительно не одобрял. Конечно, в восемь мальчишеских лет не до начальных сексуальных отношений, а сразу же — до конечных: передрался с более старшей девчонкой, и чувствуешь себя победителем.

Девицы-общественницы отчего-то любили задирать юного Антикайнена, хотя из себя он ничего значительного не представлял: блондин, рост под два метра, мощные бицепсы, накачанная грудь, белозубая улыбка, интеллект не только на русском языке, но и на английском. Вообще-то — нет, Тойво был вполне заурядным пацаном, какими бывают семьдесят пять процентов подрастающего населения Суоми. Может быть, девицы своим тайным девичьим чутьем видели в нем перспективу?

Тойво, втюхивая газетный листок прохожему, старался не просто громче всех кричать название прессы, но и, как мог, предложить содержание. Для этого ему приходилось старательно вчитываться в суть заметок. А суть была еще та!