Собрались. Алевтина Григорьевна и Полина Александровна, жены офицеров Тульского оружейного завода, известие о смерти Федора в свое время приняли близко к сердцу — будто умер кто-то из родных. Не из тех, о ком поначалу скорбишь, на сорок дней и годовщину приносишь цветы на могилу, а потом усопший занимает в памяти не более места, чем покойный государь-император: жалко, но не расстраивает.
Федор по-прежнему присутствовал на каждом семейном чаепитии. Незримо, но ощутимо. И вот вроде бы в прошлый раз договорились не вспоминать, не бередить рану… А Полина Александровна, сев за фортепиано, перебрала несколько аккордов, вспоминая мелодию, и вдруг запела его любимую:
В гостиной Роговых повисла мертвенная тишина. Кажется, даже дышать перестали.
Полина Александровна продолжила и спела романс до конца. Не сорвала аплодисментов, все молчали, пока Алевтина Григорьевна, промокнув уголок глаза платочком, не прошептала: «Федя-то как хорошо его пел…»
Тут словно прорвало — точно Федор заходил сюда буквально вчера, хоть это было еще до Германской войны. Они вспомнили каждую его фразу, каждую песню, а пел он их много. И ведь все были совершенно незнакомые. Он сыпал шутками и анекдотами, воистину неисчерпаемыми… Не только золотого сердца, но и золотого ума был человек, и никто с этим спорить бы не стал.
— Как про Красную Шапочку хорошо рассказывал! — пропищала Наташа, дочка Куликова. — «Встретила Красная Шапочка в лесу волка и достала револдвер», — она развела руки и с выражением «ну что тут поделаешь» и добавила: — Трудно жить в деревне без «Нагана».
Мама наклонилась, обняла ее, вроде бы смеясь, а из глаза выкатилась горючая слеза.
Вернувшись к столу, помянули. Выпили стоя.
— Пусть земля ему будет пухом, — выдохнула Полина Александровна.
— Покурим? — шепнул Рогов Куликову. Когда они вышли на балкон, поделился наблюдением: — Видел вымаранные места на французских примечаниях? Но в одном месте разглядел, что французы называют пулемет «Митральеза „Фалькон“».
— Что ты хочешь сказать?
— Фалькон по-французски — сокол. Помнишь возлюбленную Федора — Юлию Сергеевну Соколову?
— Еще бы! Вздорная вертихвостка, бросившая его ради какого-то княжича. Не подозревала, что Кошкин сам получит тот же титул. Представляю, как потом локти кусала! Почему ты ее вспомнил?
— Федя придумал этот пулемет еще до войны. Но чувствовал: не примут в Военном министерстве. Зачем крупный калибр, если обычная пуля убивает человека и тяжело ранит лошадь? А вот с появлением аэропланов и бронемашин, для которых винтовочная пуля слаба, а из пушки попасть затруднительно, новый пулемет Кошкина — находка. Верю, что конструкция выдержит испытания. Нужно лишь подобрать марки сплавов для ствола, коробки и пружин. Обрати внимание: в задании сказано сделать его с сошками, на колесном станке и на шаровой опоре для броневика. Универсальный! То есть у Брусилова умные люди сообразили: для крупного калибра есть своя область применения. Большая!
— Может быть, кто-то просто заинтересован, — скептически заметил Куликов. — Знай, с каждого экземпляра мы отчисляем на некий французский счет деньги — франками по текущему курсу. Получателя я не знаю.
— Тот, кто присвоил бумаги Федора, — предположил Рогов. — Возможно, что такое положение вещей не самое справедливое. Пусть. От нас с тобой зависит, чтоб ТПК, Тульский пулемет крупнокалиберный, был достойным памяти Федора.
С Рижской битвы не прошло и года. Тело Кошкина не найдено. Надежда, что он жив и где-то скрывается, все еще не умерла, хотя с каждым днем ощущалась как все более несбыточная. Пачка французских копий с рукописных набросков Федора вдохнула в эту надежду новую жизнь. Но о ней Куликов и Рогов говорить не стали — чай не дамы, офицеры. Не к лицу им открыто чувства проявлять.
Глава 19
Несколько дней не умываться и не чистить зубы — цивилизованному человеку неприятно и унизительно. Да еще пребывая в кромешной темноте.
Под тканью чесалось. Снять повязку с глаз не удалось, даже при попытке потереть головой о стенку купе. Друг сообщил, что намордник представляет собой мешок с прорезью для носа и рта и завязан он на шее. Видимо, Мюллер знал достаточно, чтобы обезвредить мага немагическими способами. Лишив зрения, он отобрал возможность сконцентрироваться на чем-то. Осталось только воздействие на собственный организм, например — согреться на холоде или залечить рану. Но ему и так тепло, а ран не имеется. Федор чувствовал себя довольно сносно, если говорить о телесном, а не душевном состоянии. На душе скребли кошки размером с тигра.
На помощь не придут — никто не знает, что с ним сталось. Если де Пре вдруг проведает, что Федора захватили люди кайзера, вряд ли у Сюрте есть возможность отыскать пленника в сердце Рейха и, тем более, освободить.