Читаем Революция и семья Романовых полностью

Если попытаться дать общую оценку характера взаимодействия германских империалистов и русских контрреволюционеров-монархистов на Западе страны, то следует, вероятно, сказать следующее. Три основных фактора тормозили это взаимодействие. Во-первых, Брестский договор, который, дав Германии богатую империалистическую «добычу», расколол ее правящие круги и в определенной мере связал им руки в их воинствующем антисоветизме. Во-вторых, разъединение самой монархической контрреволюции по принципу внешнеполитической ориентации с постепенно нараставшей тенденцией усиления антантофильской ориентации. В-третьих, отсутствие в германофильских монархических кругах достаточно «представительных» политических групп и политических лидеров, способных парализовать сепаратистские проявления и объединить более или менее крупные контрреволюционные силы.

Наиболее «авторитетная» из правых партий – кадеты – в большинстве своем пошла в фарватере Антанты; попытка Милюкова повернуть всю партию «лицом к Германии» не увенчалась успехом. В результате, как свидетельствовал один из германских дипломатов в России – Гельферих (он сменил Мирбаха на посту посла в Москве), Берлин не давал определенных руководящих директив по «русскому вопросу», стремясь, с одной стороны, удержаться в «рамках Бреста», а с другой – исподволь сколачивать контрреволюционные монархические силы как сепаратистского и самостийного толка, так и выступавших за «единство России». Именно эта «реальная политика» накладывала свой отпечаток и на отношение немцев к вопросу о судьбе Романовых, к вопросу об их освобождении. Мы уже отмечали, что вопреки утверждениям некоторых авторов это отношение не было и не могло быть однозначным. Борьба между сторонниками «разрушения Бреста» и «сохранения Бреста», сложность, запутанность политической обстановки в самом монархическом лагере не позволяли немцам принять четкое, окончательное решение.

По воспоминаниям генерала А. И. Мосолова (одного из приближенных бывшего царя), некоторые представители германского командования в Киеве выражали готовность оказать полное содействие группе белогвардейских офицеров в организации «броска» на Урал для освобождения Романовых. Но иную позицию занимали дипломаты. Для «уточнения положения» Мосолов через «причисленного к особе гетмана» графа Я. Альвенслебена передал письмо самому кайзеру. Однако, вернувшись в Киев, Альвенслебен несколько «сконфуженно» рекомендовал Мосолову обратиться к послу Мумму, который заявил, что не согласен с тем, «что для Германии важен вопрос о спасении царя»[667]

. Сам же Альвенслебен довольно долго поддерживал в Киеве слухи о «спасении Романовых». Английским авторам Т. Менголду и А. Саммерсу кажется такое поведение немецкого дипломата «загадочным»[668]
, но оно полностью вписывалось в ту игру, которую немцы на Украине вели с русскими монархистами: не в интересах немцев было «разочаровывать» монархистов и отталкивать их от себя.

И все-таки, несмотря на всю сложность «русского вопроса» для Германии, антибольшевизм ее правящих кругов был определяющим и неуклонно брал верх. Немцы, несомненно, готовились «в подходящий момент» нанести удар по Советской России. Только последующие события, из которых главными были военные поражения на Западном фронте и подъем революционного движения в самой Германии, помешали осуществить этот план…

Если вошедшие в германскую оккупационную зону западные области стали магнитом, притягивавшим к себе откровенно монархические (черносотенные, октябристские и правокадетские) элементы, то в восточных регионах страны (Поволжье и Сибирь) уже ранней весной начали создаваться базы «демократической» (главным образом эсеровской) контрреволюции. На то были свои причины. В этих регионах, особенно в Сибири, населенной «прочными» крестьянами, эсеровское влияние было весьма ощутимо; достаточно сказать, что мощная сибирская кооперация находилась преимущественно в руках эсеров, а это давало значительные средства. Но, пожалуй, не в этом состояло главное. Из переговоров, которые еще в конце 1917 и зимой 1918 г. эсеровские руководители вели с антантовской агентурой, они знали о готовившейся высадке союзных десантов в Архангельске и Владивостоке. Союзо-возрожденческий стратег, близкий к эсерам генерал В. Болдырев уже тогда разработал план восстановления Восточного фронта для совместной с союзниками борьбы против Советской власти и Германии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Читатель не найдет в «ностальгических Воспоминаниях» Бориса Григорьева сногсшибательных истории, экзотических приключении или смертельных схваток под знаком плаща и кинжала. И все же автору этой книги, несомненно, удалось, основываясь на собственном Оперативном опыте и на опыте коллег, дать максимально объективную картину жизни сотрудника советской разведки 60–90-х годов XX века.Путешествуя «с черного хода» по скандинавским странам, устраивая в пути привалы, чтобы поразмышлять над проблемами Службы внешней разведки, вдумчивый читатель, добравшись вслед за автором до родных берегов, по достоинству оценит и книгу, и такую непростую жизнь бойца невидимого фронта.

Борис Николаевич Григорьев

Детективы / Биографии и Мемуары / Шпионские детективы / Документальное