Читаем Революция и семья Романовых полностью

Правая часть правительства – И. Михайлов, И. Серебренников, затем Гришин-Алмазов и др. – энергией, изощренностью в искусстве политических интриг явно превосходила своих правоэсеровских коллег. Особую роль здесь играл И. Михайлов. Сын известного народовольца А. Михайлова, в начальный период своей политической деятельности близкий к эсерам, он затем резко повернул вправо, установил тесные связи с торгово-промышленными и военно-монархическими кругами. В эсеровской среде его окрестили «Ванька Каин»[681]. По воспоминаниям современников, это был матерый карьерист и интриган с «лицом херувимчика», «сибирский Макиавелли» или «сибирский Борджиа». В самом правительстве, по показаниям сибирского кадета А. Соловейчика, данным, очевидно, в связи с делом о колчаковском перевороте 18 ноября 1918 г., И. Михайлов постепенно сколотил и возглавил небольшую группу, которую так и назвал: «моя группа». В нее позднее входили министры: земледелия – Н. И. Петров, продовольствия – Зефиров, снабжения – И. И. Серебренников, а также управляющий делами совета министров Г. К. Гинс. Эта группа, по существу, вела «свою политику». Для «стиля» Михайлова вообще характерно было протаскивание и насаждение повсюду «своих людей», создание внутриправительственной мафии

[682].

С первых же шагов деятельности правительства Вологодского «Михайловская группа» стала брать верх. Объяснялось это, конечно, не только ее «боевитостью» и напористостью. Вся политическая обстановка играла ей на руку. Торгово-промышленные круги и монархическое офицерство, опьяненные успехами в борьбе с Советской властью, властно заявили о своих вожделениях. Правые газеты все более громогласно требовали установления военной диктатуры в целях полного «возрождения России», что на их языке означало решительное искоренение всех последствий революций 1917 г. Если самарский Комуч (и Западносибирский комиссариат), по словам левого кадета Л. Кроля, хотел держать революцию на грани эсеровских требований, то Временное Сибирское правительство стремилось «назад от революции», даже щеголяя «возвратом к старым внешним формам»[683]

.

Уже в начале июля 1918 г. были приняты постановления об отмене декретов Советской власти и восстановлении законов Российской империи, денационализации промышленности, возвращении всех земель их бывшим владельцам (в том числе и помещикам). В августе правительство отдало приказ о запрещении деятельности Советов и аресте всех представителей Советской власти в Сибири[684]. По свидетельству эсера А. Аргунова, специально обследовавшего деятельность Временного Сибирского правительства (при смене его Директорией в октябре 1918 г.), «смертная казнь, военно-полевые суды, репрессии против печати, собраний и пр. – вся эта система государственного творчества быстро расцвела на сибирской земле»

[685].

Сразу была начата принудительная мобилизация в Сибирскую армию под начало генералов и офицеров – махровых черносотенцев (к осени она была доведена примерно до 200 тыс. человек). И не случайно многие белогвардейцы, оказавшиеся в «Народной армии» Комуча, потянулись с Волги в Сибирь: Сибирское правительство и Сибирская армия были им ближе опостылевшей эсеровской «учредилки». Методы действий Сибирской армии были не менее жестокими, чем методы «Народной армии» Комуча, описанные поручиком Л. Бобриковым: те же расстрелы, шомпола, грабежи и мародерство. Жажда мести и реванша гнала офицеров Сибирской армии вперед. В их среде упорно распространялись слухи, что где-то в Сибири, скорее всего в Омске, до поры до времени скрывается великий князь Михаил Александрович, который вот-вот должен «открыться» и повести армию через Урал на Москву…

В то время как комучевская «Народная армия» вместе с белочехами рвалась к Казани, части Сибирской армии (также вместе с белочехами) развивали наступление в направлении на Екатеринбург – Пермь. Их задачей было соединение с интервентами и белогвардейцами, действовавшими на Севере (Архангельск), для последующего выхода на пути к Петрограду и Москве. Вместе с тем Сибирское Временное правительство усиленно формировало новые части в тылу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Читатель не найдет в «ностальгических Воспоминаниях» Бориса Григорьева сногсшибательных истории, экзотических приключении или смертельных схваток под знаком плаща и кинжала. И все же автору этой книги, несомненно, удалось, основываясь на собственном Оперативном опыте и на опыте коллег, дать максимально объективную картину жизни сотрудника советской разведки 60–90-х годов XX века.Путешествуя «с черного хода» по скандинавским странам, устраивая в пути привалы, чтобы поразмышлять над проблемами Службы внешней разведки, вдумчивый читатель, добравшись вслед за автором до родных берегов, по достоинству оценит и книгу, и такую непростую жизнь бойца невидимого фронта.

Борис Николаевич Григорьев

Детективы / Биографии и Мемуары / Шпионские детективы / Документальное