Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений

Современные российские анархисты, не способные к теоретической работе, подрывают таким образом сами основы существования анархистского движения. Попытки выйти из теоретического кризиса предпринимаются анархистами обычно на пути выхода за пределы собственно анархистской идеологии (в первую очередь за счет привлечения идей «новых левых»), что гарантирует исчезновение в перспективе собственно анархистского движения — по мере осознания членами анархистских организаций, воспринявших неанархистские идеи, того факта, что они, собственно, уже не являются анархистами. Реакцией на такое (стихийное, судя по всему) развитие событий является попытка незначительной части анархистов «вернуться к истокам» — к чистому повторению теорий анархизма второй половины XIX — начала XX в. Это, конечно, тупиковое направление. В области организационной подобное развитие событий может гарантировать только замыкание таких «ревнителей идеологической чистоты анархизма» в рамках микроскопических сект, которых и группами-то назвать будет нельзя. В области теоретической возврат к «первоначальной чистоте» какой-либо идеологической системы (феномен, известный в истории идей как «ривайвализм») считается верным признаком исчерпанности данной идеологии на парадигмальном уровне. Это осознается и некоторыми бывшими анархистами, например, бывшим идеологом КАС А. Шубиным: «Возвращение части анархистов к идеологическим постулатам начала века — признак деградации части движения в 1991–1995 гг.».[494]

Можно назвать лишь одного анархиста, который, осознав абсолютное несоответствие анархистских доктрин реалиям сегодняшней России, пытался провести теоретическое обновление анархизма. Это Петр Рябов. Но П. Рябов не являлся официально теоретиком какой-либо организации (КАС он добровольно покинул), а его теоретические новации сами по себе прекрасно укладываются в указанную тенденцию распада «чистого анархизма». Теоретические построения П. Рябова выходят за рамки собственно анархистской идеологии и являются достаточно эклектичным соединением анархистских, экзистенциалистских, персонапистских, ницшеанских и многих других идей. Идеологические конструкции П. Рябова можно было смело рассматривать как «первую ласточку» будущего идейного развала российского анархизма — во всяком случае, отхода от анархизма его наименее догматической и наиболее думающей части. П. Рябов всего лишь «озвучивает» на уровне «первичной рефлексии» то, что многие анархисты смутно чувствуют, но не могут выразить. Во-первых, это растерянность перед изменившимися внешними условиями существования, подавленность и потерянность перед «молохом цивилизации», отсутствие веры в собственные силы и собственные идеи: «Мы сегодня не можем не знать, что все бывает и все возможно, раз существуют АЭС и атомные бомбы, Кашпировский и фашисты, СПИД и теория относительности и 101-я комната Оруэлла, где умельцы в пять минут делают из святых — злодеев и предателей. Что значит сегодня быть «передовым человеком», «идти в авангарде», сокрушая обломки вчерашних устоев? Идти в авангарде падения в пропасть? Быть передовым бараном, радостно и бездумно увлекающим за собой на дно все человеческое стадо?»[495]

Во-вторых, нарастают субъективизм, волюнтаризм и иррационализм, близкие по породившим их причинам к аналогичным тенденциям в раннем экзистенциализме и раннем фашизме: «Необходим отказ от ориентации на традиции просвещения и позитивизма, предполагающие объективность, однолинейность и механицизм в подходе к постижению явлений человеческого мира. Напротив — диалогичность, понимание множественности человеческих смыслов и раскрытие экзистенциального и необъективированного в личности, отказ от абсолютистских претензий рационализма, мужественная решимость без страха смотреть в бездну, таящуюся в человеке, — только это сегодня может избавить анархизм от хронической слепоты и слабоумного самообольщения».[496]

Отсюда, естественно, рождается апология экзистенциального бунта, объективно не мотивируемого и не способного к организационному оформлению: «У сегодняшнего революционера нет ни почвы под ногами, ни веры в светлое будущее… — ничего, кроме… субъективной жажды — до конца противостоять Дракону Системы».[497]

По сути, это отступление к паниндивидуализму М. Штирнера — варианту анархистской теории, — максимально сопротивляющемуся всяким упорядоченным организованным формам общественной и политической деятельности. Не случайно в самое последнее время среди анархистов (в первую очередь московских) обострился интерес к Штирнеру.[498] Штирнерианское восприятие себя в мире, уже сейчас все более свойственное «анархистскому молодняку», выражено у П. Рябова так: «Пусть мир рушится, пусть надежде нет места, пусть земля покрыта концлагерями и публика рукоплещет тирану — довольно того, что я — я, осознающий себя свободным и ответственным в мире холопства и безответственности, — не принимаю всего этого».[499]