Режим бога (Последний шаг)

Если бы раванга был незрячим, он просто не отличил бы сейчас его голос от голоса проклятого Та-Дюлатара, который последний раз слышал восемнадцать лет назад. Улах прищурился, выискивая в лице брата то, чего не замечал, когда тот был маленьким. Или это все же чужак, который сидит и потешается, мороча им с телохранителем головы причудливым наваждением. Всю жизнь он нарушал замыслы раванги. Невозможно перенять привкус сущности у чужого по крови. Да, однажды Улах ошибся, приняв в темноте за Араго другого брата — Отау — и всадив ему в спину предательский клинок, считая, что убивает соперника. Но они были единокровными и единоутробными братьями, Араго и Отау! Так что же — морок проклятого пришельца?

Но нет, перед равангой и в самом деле находился Айят…

— Да кто ты?! — не вытерпел Улах, вскидывая руку с ножом. — Говори, не то убью!

Грациознее кошки юноша отпрыгнул к ширме:

— А ты приглядись! Не узнаешь?

Телохранитель бросился к нему, но, встретившись взглядом с Айятом, упал, как спеленатый по рукам и ногам. Улах укрепил свою защиту, подскочил к младшему брату, занося нож для удара.

— Проклятие всегда возвращается, Улах! Я — твое проклятие! — и, выдернув руку из-за спины, скрываемым там копьем он пробил насквозь глотку Улаха. Наконечник копья был сделан в точности из такого же вулканического стекла, что и нож раванги.

Падая навзничь и не веря, что такое могло произойти, черный раванга еще успел увидеть, как Айят, завладев его ножом, всаживает заговоренный клинок в глаз очухавшемуся телохранителю.

Факел погас.

* * *

Айят взял со стола оставшуюся от прежней лаборатории химическую колбу и встал на колени возле окровавленного Улаха. Тот уже перестал биться в агонии, и тело его начало коченеть.

Юноша наклонился ко рту брата, поднес колбу к синеющим губам мертвеца и что-то тихо забормотал.

— Атме, атме… ашами-йол!.. Атме, атмереро… асани… асани! — слышалось иногда из его уст. — Аярэй, аярэй… инасоутерро… атме… атмереро… асани, асани!

Стекло начало туманиться, сереть, темнеть. Дым внутри сгущался, оседая копотью на стенках сосуда.

— Ит-тааро месех ашами Айя-Та! Айя-Та! Инасоутерро… атме, атме ито-ас, ито-ас-с-с-с-с!

Отклонившись, Айят сел на пятки и устало прикрыл глаза. Колба в его руках стала черной.

— Только атме Айя-Та — твой обидчик, Улах! Только он сможет выпустить тебя, — прошептал молодой воин, раздвигая асфальтовые плиты пола и пряча колбу в широкую щель. — Помни это имя: Айя-Та!

Он оглянулся напоследок и, выйдя из домена, крепко закрыл дверь. Тут же из кустов показались копьеносцы-Птичники, оставив лежать на дерне своих спутанных сетями пленников — воинов-Плавунов, пришедших сюда с Улахом.

— Идите в деревню, ведите туда пленных, — заговорил Айят. — Дальше я сам.

Из-за поворота на тропинку ступил еще один Птичник, а на полшага впереди него почти бежала девушка, которая давно поглядывала на седьмого сына Говорящей, и не без взаимности с его стороны. Она была одета как танцовщица, тело ее мерцало от притирания, отпугивающего змей, глаза светились от зелья, изгоняющего усталость. Когда заканчивалось его действие, человек падал замертво и спал кряду несколько дней. Айят предупредил ее об этом, она кивнула.

— Где Улах? — шепнула красавица, и воины поддержали вопрос восклицаниями.

— Улах не выйдет из домена, пока его не потревожат. Забудьте сюда дорогу. Ведите его воинов в деревню и ждите там.

Копьеносцы уважительно склонили головы, хоть были среди них и мужчины много старше последнего сына Аучар. Айят сказал так, будто Улах все еще был жив. Так всегда говорили о равангах, даже об умерших и похороненных. А свыкнуться с мыслью о смерти черного шамана пока еще не мог никто. Сухим выходил из воды Улах-шаман, из огня — не обгорелым. Живуч был, силен был Улах. Только сам себя мог покарать Улах, да разве ожила бы совесть в человеке без души, чтобы отозвалась она покаянием при мысли о свершенных злодействах? Не таков был черный раванга.

— Пусть зарастет туда дорога, — сказал самый старший из тех, кто остался возле страшного домена после ухода Айята в сельву. — Пусть вопьются лианы в камни оскверненного дома бога. Пусть скроют его навсегда и станут могилой раванге-губителю. Пусть никогда не найдет оттуда выход кровавый Улах!

— Да будет так! — тихим хором отозвались воины и засыпающая от усталости девушка.

Тогда ее взял на руки тот копьеносец, с которым сидели они на дереве, а остальные отправились подбирать спутанных пленников. Через пару минут танцовщица уже крепко спала, уронив голову на темнокожее плечо своего спасителя.

* * *

Айят подходил к поселку Плавунов. В кустах по всей округе хрустел и пощелкивал валежник, суетливо шуршали ветки и тихо шелестели голоса: «Тш-ш-ш! Та-Дюлатар! Т-ш-ш-ш! Та-Дюлатар!» Шепот нес небывалую весть всему племени. Никто не смел выстрелить в бога, пусть он был на стороне врагов. Никто не смел встать у него на пути.

Племя высыпало навстречу юноше. Кто-то, самый зоркий, вдруг разглядел в темноте:

— Это не Та-Дюлатар! Это мальчишка!

Его оборвали: