Резидентура. Я служил вместе с Путиным

Когда я сам разглядываю эти снимки, то забываю все плохое и думаю про себя: «А ничего мы там жили, кучеряво жили, можно сказать!» И в самом деле. Вот я держу за жабры только что пойманного окуня, вот отрезаю себе кусок от кабаньей туши, насаженной на огромный вертел, а рядом торчат рога и копыта побитой дичи – оленей и косуль, вот прыгаю с катера на берег, чтобы взять подстреленную утку, вот устанавливаю в багажник машины большую корзину, переполненную благородными грибами-маронами, вот любуюсь красотами Саксонской Швейцарии, стоя на одном из бастионов неприступного замка Кёнигштайн, вот рассматриваю каменный лик императора Барбароссы на горе Кифхойзер, а вот сижу в шезлонге с бутылкой пива в руке на берегу живописного озера, над которым по ночам витают души мансфельдских графов, чье мрачное обиталище хорошо видно с точки зрения моего сидения. Ну чем не жизнь?! Читатель спросит, кто организовывал все эти рыбалки, охоты и экскурсии, кто платил за бензин и за все прочее? Отвечаю: рыбалки и охоты, как правило, организовывали немецкие друзья из окружного управления МГБ или из окружного управления Народной полиции. Организацию экскурсий взяли на себя функционеры из Общества германо-советской дружбы, в котором состояли почти все взрослые граждане ГДР и дети старше четырнадцати лет. Каждое из этих мероприятий завершалось шумным застольем. Мы хохмили, рассказывали анекдоты, пели, дурачились, устраивали веселые розыгрыши. Один из таких розыгрышей вспоминаю чаще других. Ранней весной 1974 года мы с немцами поехали на экскурсию в Оберхоф – столицу зимних видов спорта. В то время средства массовой информации Запада много думали по поводу высылки из Советского Союза писателя Солженицына. До провинциального Оберхофа эта информация доходила, по всей видимости, в сильно искаженном виде. Там мало кто знал, как выглядит Солженицын, поэтому моим коллегам Славе Викулову и Володе Портнову ничего не стоило убедить хозяина ресторана, где мы обедали, что Солженицын – это я. Оркестр исполнил в мою честь какую-то бравурную мелодию, а потом мне принесли Книгу почетных посетителей заведения, и я с важностью исписал несколько ее страниц какими-то благоглупостями, после чего расписался фамилией прославленного земляка. Бюргеры оберховского захолустья не разбирались в политических пристрастиях писателя. Его имя было на слуху – вот они и встретили меня, как положено встречать знаменитость. То, что «Солженицын» свободно владел немецким языком, хозяин воспринял как должное. А почему бы мне хоть раз в жизни не побывать Солженицыным? Ведь мы с ним земляки по Кисловодску, окончили один университет, да и сейчас живем в одном округе Москвы.

В Берлине наш коллектив проводил свой досуг иначе. Там мы, как я уже писал выше, были отсечены от немцев и поэтому по выходным ездили либо в дом отдыха «Грюнхайде», либо занимались ужением рыбы и сбором грибов, объединившись в пары (у нас была одна машина на двоих). Посещали, разумеется, знаменитое в то время варьете «Фридрихштадтпаласт», оперу, великолепные берлинские музеи. В берлинский период моей жизни я объездил всю ГДР по долгу службы. Не осталось там, наверное, ни одной достопримечательности, с которой бы я не познакомился. В поездки брал с собой жену. Она создавала уют в салоне автомобиля и не давала мне заснуть за рулем. Дочь моя в то время была уже взрослой. Она училась в одном из московских вузов и наведывалась к нам в Берлин летом. В Берлине я узнал о рождении внучки. Потом внучка подросла и тоже стала ездить к нам в гости. Но это уже никому не интересно.

Расскажу-ка я лучше о том, как был обустроен наш быт на разных этапах моей германской жизни. В 60-е годы жили мы очень скромно. Нам выделили квартиры в домах старой постройки с печным отоплением. Мебель была трофейная в очень плохом состоянии. Хотите верьте, хотите нет, но наша улица освещалась газовыми фонарями. Под фонарями расхаживали трубочисты в черных цилиндрах с перепачканными сажей физиономиями. Все было, как в девятнадцатом веке. О телевизорах, холодильниках и стиральных машинах мы могли только мечтать. Однако это время я вспоминаю, как самое романтическое в моей жизни. Я с головой окунулся в совершенно новый, неведомый мир, который раньше знал только по книгам. Я был молод, здоров и легко переносил всевозможные тяготы и невзгоды. Жену было жаль: она на родине оставила любимую работу, ей было неуютно и одиноко в мрачноватой, неблагоустроенной, заставленной разным хламом квартире. Но самым ужасным ей казалось то, что она не знала ни слова по-немецки. Трехлетняя дочь легко адаптировалась в новых условиях.