Резидентура. Я служил вместе с Путиным

На этот раз подготовка к загранкомандировке велась более квалифицированно. Нас заставали прослушать месячный курс лекций о стране командирования и об оперативной обстановке в ней. А чтоб мы шибче любили Родину, кадровик водил нас в Мавзолей, в Музей-квартиру Ленина, в Грановитую палату, в Алмазный фонд и еще куда-то. Не будь его, мы с женой никогда не увидели бы короны Российской империи со всеми пятью тысячами бриллиантов, ни пудовых слитков золота и платины, ни алмазов «Шах» и «Орлов». В квартире Ленина нас поразили обилие книг и простота обстановки, а также утюг, который разогревался древесными угольями. Жена сказала, что если бы я купил ей такую мебель, то она выставила бы меня из дома.

А уж совсем накануне отъезда знакомая врачиха-косметолог достала нам билеты на капустник в Дом литератора. Литераторы в тот день совместно с актерами Большого и других театров ставили «Севильского цирюльника». Но что это был за «Цирюльник»! Альмавиву пел Козловский, Фигаро – какой-то актер из театра Станиславского и Немировича-Данченко, доктора Бартоло играл Павел Антокольский, Розиной была Белла Ахмадулина. Вообще-то она была всем: и Россини, и Бомарше, и сама собой. Стихи, прочитанные ею, были превосходны. Понравился нам также писательский кабачок и стены его, покрытые автографами знаменитостей. А стоял ли ты, дорогой читатель, в очереди за водкой впереди Владимира Солоухина? Я думаю, что если и стоял, то только позади него. Когда публика начала расходиться, Козловский, стоя на верху парадной лестницы, в полный голос исполнил: «Я встретил вас…» Вот это и было нашим подлинным прощаньем с Родиной. На другой день поезд увез нас в Берлин.

В столицу ГДР мы прибыли вместо с Фиделем Кастро. Только он прилетел самолетом. Местом моей работы на ближайшую пятилетку вновь стал Галле. Основной линией работы мае определили политическую разведку, и я кое-что успел сделать на этом поприще, но вскоре линия была заменена на другую – подбор и подготовка агентуры для работы на территории противника с нелегальных позиций.

Прежде чем рассказывать о моей оперативной деятельности в период второй загранкомандировки, должен заметить, что ГДР 70-х годов существенно отличалась от ГДР 60-х. Это не была уже презренная «зона». Это было государство, уверенно входящее в мировое содружество. Население Восточной Германии хорошо питалось, хорошо одевалось, в стране была решена квартирная проблема. Многочисленные города-спутники вознеслись рядом с готическими башнями средневековых человечьих поселений. Молодоженам вместе со свидетельством о браке вручали ключи от квартиры и ссуду на обзаведение. Стипендия в вузах ГДР была самой высокой в мире. Самой высокой в Европе стала рождаемость. В ГДР практически были ликвидированы уличное хулиганство и уличная преступность, чем соседка – ФРГ никогда не могла похвастаться. На недосягаемую высоту в ГДР был поднят спорт. ГДР стала третьей, если не второй в мире, спортивной державой. Тем не менее, уровень жизни на Западе в отдельных его аспектах оставался более высоким. На Западе, имея хорошую голову и руки, можно было разбогатеть. Социализм ограничивал эту возможность. Поэтому попытки нелегального перехода из ГДР в ФРГ и в 70-е годы имели место довольно часто, и граница по-прежнему была на замке.

Когда я прибыл в ГДР во второй раз, ею практически уже правил не Ульбрихт, а Хонеккер, ставший генсеком. Однако Ульбрихт оставался Председателем Государственного Совета, то есть формальным главой государства. Готовилось официальное развенчание культа его личности. Но тут прибыл Брежнев, наградил Ульбрихта орденом Ленина, обласкал его, и немцы угомонились. Об отношении государственных чиновников и партийных функционеров ГДР к Ульбрихту на склоне его жизни говорит такой факт. В конце 1972 года я вел вербовочную разработку на одного из граждан ФРГ. Тот поначалу согласился со мной сотрудничать, но потом передумал и накатал на меня злобную жалобу Председателю Государственного Совета, то есть Ульбрихту. Знакомые девушки-немки из службы «ПК» (перлюстрации корреспонденции) предупредили меня об этом. Конфисковать документ, адресованный главе государства, они не имели права. Я струхнул и отправился к своему давнему приятелю, заместителю Галльского управления МТБ ГДР полковнику Герхарду Ланге. Выслушав меня, тот расхохотался.

– У тебя на работе есть печь? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Из канцелярии старого полудурка (имелся в виду Ульбрихт) эта жалоба поступит к нам. Я подарю ее тебе, и ты лично швырнешь ее в печь.

Так оно и вышло…