Политический сыск в описываемый период переключился в основном на профилактику. Тут работы было невпроворот. Я позволю себе отвлечься и обратить внимание читателя на мальчика из песочницы или просто со двора. Присмотритесь к самому плюгавенькому, самому лупоглазенькому, самому конопатому, самому большеротому, самому ушастенькому, самому тонкошеему, самому, самому тихонькому. Это он научил дурачка-одноклассника забить гвоздь в стул учителя острым концом вверх, это он порекомендовал младшему братишке помочиться в соседкину кастрюлю с супом на коммунальной кухне, это он подбил приятеля проделать дыру в стенке женского туалета, а потом занимался у этой дыры онанизмом. Такого нещадно лупят сверстники, а учителя считают дни, оставшиеся до окончания им школы. Повзрослев, он отпускает усы или бороду, чтобы спрятать дегенеративность черт. Иногда отпускает и то и другое. Этот мальчик – будущий советник лидера. Неважно, какого лидера: главаря воровского клана или главы великой державы. Именно такие мальчики посоветовали недотепе Хрущеву сеять кукурузу в Архангельской области, обобществить домашний скот колхозников, укрупнить колхозы, искоренив начисто горемычную русскую деревеньку. Потом они давали советы маразматику Брежневу, продолжают советовать и теперь. Академиками стали, живут в достатке, а державы нашей больше нет. Работа советника безопасна для его жизни и здоровья. С него какой спрос? Дебил он и есть дебил. К чему я гну? К тому, что в 1963 – 64 годах недовольство реформаторскими загибами Хрущева достигло высокого накала, ибо реформы эти привели к снижению уровня жизни народа. Появились ощутимые трудности с продуктами питания. Не хватало молока, масла, мяса. В очередях и на работе люди допускали резкие, а порою и оскорбительные высказывания в адрес Никиты. К чести последнего он никого не велел за это сажать, а распорядился усилить разъяснительную и воспитательную работу. В КГБ такая работа называлась профилактической. Как выглядела профилактика советского гражданина в жизни? Сотрудник КГБ приглашал проштрафившегося в свой кабинет и в течение долгих часов ласково, по-отечески доказывал профилактируемому его неправоту, ходил с ним в столовку и туалет, после чего продолжал качать права. В конце концов, измочаленный приглашенный со всем соглашался и писал бумагу, в которой обещал нездоровых высказываний впредь не допускать и пресекать таковые, ежели кого другого бес попутает брякнуть лишнее. В разгар профилактической деятельности политического сыска случился октябрьский Пленум ЦК 1964 года, на котором Хрущева заменили Брежневым. Народ снова стал ждать перемен. Вспоминая то время, я думаю: а молодец все-таки Никита, что не опустился до уровня своего предшественника и не развязал массового террора против собственного народа. И выплывает из моей памяти одно архивное дело 30-х годов. Передам коротко его содержание. В глухую сибирскую деревню приехал уполномоченный райкома агитировать насчет вступления в колхоз. Народ собрался в избе-читальне. И тут в самый разгар агитации один из мужиков испортил воздух. Все вышли под предлогом проветривания помещения. Вышли и не вернулись. Приговор злоумышленнику гласил: «За срыв мероприятия партии и правительства по коллективизации сельского хозяйства приговорить такого-то к высшей мере наказания – расстрелу». Вот ведь какие они были, 30-е годы!
У меня могут спросить: ты работал в Чечено-Ингушской контрразведке, а видел ли ты там живого шпиона? Нет, живого шпиона я в те годы в Чечено-Ингушетии не встречал. Но живых иностранных разведчиков-дипломатов повидал много. Они не обходили Грозный своим вниманием. Приезжали американцы, англичане, французы, канадцы даже. Они занимались тем, чем и положено заниматься разведчикам: вели сбор разведывательной информации. Наша задача заключалась в том, чтобы максимально помешать им в этой деятельности. Мы обставляли их соответствующей техникой, подсовывали им на каждом шагу своих людей, их автомобили на подъездах к секретным объектам неизбежно ломались. Мы доводили их до изнеможения и сами валились с ног от усталости. Помню, как помощник военного атташе одной великой державы, войдя в купе вагона, который должен был увезти его в Москву, и увидев, что на верхней полке уже лежит наш агент, печально сказал своей супруге: «Дорогая моя, в этой проклятой стране, даже занимаясь любовью с женой, не можешь быть уверенным, что под кроватью никого нет». Чудак зря обижался. Мои друзья-разведчики, работавшие в его стране, рассказывали мне, что они там чувствовали себя не лучше, чем он у нас.
Много времени у контрразведки отнимала проверка специалистов, направляемых на длительные сроки за рубеж. Это были прежде всего нефтяники разных профилей. Мы старались отобрать добросовестных, во всех отношениях порядочных людей, за которых нашей стране не было бы стыдно. Мы блюли честь державы. Теперь стране нечего терять, и вся наша мразь за рубежом, а у порядочного человека нет денег, чтобы поехать не то что за рубеж, а даже к собственному отцу в Хабаровск.