Рядом с молниями

— Как только построят нам объекты, все вернем в абсолютной исправности. В районе озера Теплое стоят шесть хороших домов. Они практически пустуют. Мы оборудуем там общежитие для офицеров и сверхсрочников. Это будет большая помощь для нас. Впоследствии могли бы разместить пионерский лагерь.

— Не можем мы их отдать. Летом где отдыхать?.. — снова горячо возразил председатель облисполкома, но не сказал, кто будет отдыхать, а лишь выразительно посмотрел на секретаря обкома.

— Как же тебя понимать, Николай Герасимович? — улыбаясь, спросил секретарь обкома. — Только что говорил: народ и армия едины, а как до дела дошло — это мое, а это твое.

— Едины-то, едины... Климову скоро построят гарнизон из бетона и стали. Я знаю, какой у них размах... — Он замолчал.

— Константин Григорьевич, надо отдать все, что просят ракетчики. А может, и еще что-либо присмотрим из жилья, — вмешался начальник управления КГБ. — Вернут они все в свое время. А пока они задыхаются без жилья. Им надо помочь. Необходимо укрыть технику, приходящую на железнодорожную станцию, и не только от дождя и снега... Укрыть от посторонних глаз — дело не только Климова, но и наше с вами.

— Товарищ Климов, прошу вас встретиться с Николаем Герасимовичем и в рабочем порядке решить все спорные вопросы. Да, и еще: изучите возможности постройки у озера Теплое жилого, городка для семей офицерского состава и сверхсрочников. Пусть это будет нашим подарком ракетчикам от области. Войдем с этим предложением в Совет Министров. Я думаю, нам разрешат. Что касается пионерского лагеря, то мы его построим поближе у реки, — заключил секретарь обкома.

Он проводил командира и начальника политотдела до двери, пожал им на прощание руки.

Когда Климов и Смирнов шли через приемную, навстречу им поднялась со стула женщина.

— Товарищ полковник, — обратилась она к Климову, — прошу вас, задержитесь на минуту. Мне надо поговорить по очень важному вопросу. Я уже давно ожидаю вас.

Климов остановился. Перед ним стояла женщина чуть старше тридцати, большие умные глаза смотрели с надеждой.

— Слушаю вас, — сухо произнес Климов.

— Я — старший научный сотрудник обсерватории Зарубина Наталья Васильевна. Сейчас исполняю обязанности заведующей, временно. Мне рекомендовал обратиться к вам Николай Герасимович, председатель облисполкома. Для обсерватории прибыло уникальное оборудование. За него заплачено золотом. Дорога в обсерваторию очень тяжелая, и мы боимся, что при неосторожной перевозке загубим его.

Требовательный взгляд незнакомой женщины несколько обезоружил полковника Климова.

— Где строится ваша обсерватория?

— Неподалеку от Снегирей.

— Понятно. У вас есть расчеты на перевозку груза? Сколько тонн, какие габариты?

Наталья Васильевна развела руками.

— Составьте точный расчет грузов, — строго сказал Климов, — предоставьте мне его завтра, не позднее десяти утра, поможем. А пока — всего доброго.

Климов круто повернулся и пошел к выходу. Обескураженная Наталья Васильевна не успела сказать «спасибо» и «до свидания», а этот странный полковник, столь отзывчиво отнесшийся к ее просьбе, был уже в коридоре.

Дождь усиливался. Лобовое стекло машины заливало водой. Быстро темнело. Климов молчал, и лишь когда подъезжали к штабу, задумчиво произнес:

— У каждого свои заботы. Вы подумайте, Михаил Иванович, женщина просила помочь перевезти оборудование обсерватории! Я уверен, что для себя она ни за что не попросила бы.

— Да, наверное, мы все такие, Владимир Александрович.

— Возможно, возможно... Семью-то когда вызовешь, Михаил Иванович? Нельзя тебе без семьи. Могут истолковать неправильно. Ты ведь начальник политотдела. Да и вообще... без семьи трудно. Посмотрел я сейчас на эту ученую-астронома, и такая тоска взяла...

У себя в политотделе Михаил Иванович долго не мог взяться за работу. Разбередил его душу Климов. «Без семьи трудно!..» Еще бы, дорогой Владимир Александрович, еще бы...

Михаил Иванович все стоял у окна, смотрел, как моросит мелкий, нудный дождик, вспоминал Москву, где остались жена и сын, и удивлялся мысли, что и там, наверное, тоже дождит. И его Галина Павловна, может быть, тоже стоит у окна и думает о нем.

Он ее любил особой любовью, свою Галю, и объяснить, что это такое, ему было трудно. Все в ней ему по нраву: и неброская красота, и мягкая походка, и почти еще девичья фигура, и глаза на редкость большие и печальные. Они словно постоянно тревожились, боялись потерять что-то близкое, родное.

Известие о новом назначении застало семью Смирновых на Урале, где жили родители Михаила Ивановича. Мысли послушно ушли туда, в родной городок.