«Рядом с троном – рядом со смертью»

Приехавший к нам князь Сулешов оказался весьма осведомлён в крымской политике. Как мне объяснил Афанасий, род нашего гостя издавна курировал в Крымском улусе дипломатические отношения с северным соседом. Сам мурза выехал на Русь лишь семь лет назад, после завершения переговоров, а его старший брат Ахмет до сих пор служил ближайшим подручным хана и ответственным за переговоры с Москвой.

Поэтому потихоньку я стал расспрашивать бывшего крымского дипломата, что он думает о ближайшем будущем. Практически никого из гостей эта тема не интересовала, кайсацкий царевич вообще разговаривал только о соколиной охоте.

– По зиме придёт в Москву посольство, – был убеждён мурза. – Пять лет уже в крымском улусе поминоктыша не видели. Оттого убыток великий всем биям, да хану с братьями его – калгой и нуреддином [133].

– Может, русское государство больше никогда дани платить не будет? – мне пришло в голову слегка спровоцировать урождённого высокородного крымца.

– Подарок се, не дань, для любви и дружбы, – хитро улыбаясь, ответил мурза. – Ежели друзей не одаривать, то их легко потерять. К тому же перестанет серебро течь к карачеям крымским [134], соберутся они у АкКая, да с ними их бейсераки

[135] придут, и придётся великому хану из Бахчисарая на остров Родос съезжать. Кому от того польза? Всякий новый солтан первым делом в поход идёт, так издревле повелось.

– Значит, если о размере денежного выхода не договорятся, то снова ждать набега?

– Яз не звездочей, чтобы о грядущем ворожить. Что до походов степных удальцов, так буйные головы всегда найдутся, а ханские ярлыки пущай челеби [136] читают, для того они выучены, – похоже, Янши мурза надо мной потешался.

– Всё ладно ли у Кази-Гирея с турским солтаном? Любовь между ними аль ссора? – задал свой вопрос Бакшеев.

– Благодарение Аллаху, у крымского хана сей час с Порогом Счастья великая приязнь, – расплывчато ответил бывший крымский дипломат.

– А с цесарем у солтана мир или война? – продолжал интересоваться Османской империей Афанасий.

– С Кафы слухи доходили, будто гневается на немцев Высокая Порта, те цесарцы препоны чинят войску турскому, да дани уже два года не платят. Опосля славной победы над кызылбашами неисчислимые орты [137] янычарские могут на заход солнца повернуть.

К нашей беседе с эмигрантом из Крыма стал прислушиваться советник казахского царевича – мурза Карачей.

Заметив интерес татарского сановника, я, забыв историю, рассказанную Темиром Засецким, поинтересовался, не из Крыма ли выехал к нам уважаемый мурза.

– Нет, – вздохнув, ответил восточный дворянин. – Род мой из Бухары, имя мое Кадыргалибек, яз есть верховный эмир Казачьей Орды.

– Почему ж поименовали тебя при здравице мурзой Карачеем? – довольно развязно поинтересовался я у пожилого среднеазиата.

– Се мой чин, жалованный от царя Сибири Кучума. При дворе османов именовать его великий визирь. Оросы прозывают по нему, – довольно сухо ответил Кадыргали.

Про Узбекистан и Бухару у меня имелись самые смутные знания, видел я их только в прошлой жизни по телевизору, в передаче про путешествия, потому проговорил по возможности расплывчато:

– Столица твоего родного ханства на реке Амударье? Там красивые гробницы и мечети, да вроде крепость старая имеется?

– Город тот на реке Зоровшан. Крепость – Арк. Яз в ней ранее жить. Есть склеп наиба Аюша, поклоняются ему христиане, именуя Иов. Мечетей прекрасных там не счесть. Кто рассказал тебе о Бухаре? – Узбек оказался слегка удивлён моими познаниями. – Ясырь вернутый?

– Там растёт хлопок, цвет с коробочкой, из коей пряжу ткут. Узбеки же сие выращивают, воду к полям подводят каналами? – возможность добычи нового текстильного сырья меня крайне интересовала.

– Озбеки разных родов все есть сыны Дешт-Кипчака, они рождены воины. Землю пахать, арык и киряз копать сарты, они же растят пахту, именем тут бумазей, – ответил старый бек, всё более изумляясь. – Ты, коняз, знанием широк. В твой год то удивление. Яз о таком един раз слыхал. С младых лет славен был падишах могольский Акбар [138]

, стыд ему.

– За что позор-то шаху монголов? – пришла моя очередь дивиться речам собеседника.

– Правил он как великий султан, равный турскому, надежда ислама. Сей час – вероотступник проклятый, лживый пророк [139], – мрачно ответил Кадыргали и, почтительно склонив голову, попросил удалиться от пира.

Разрешение ему дали, да и я вскоре, сославшись на необходимость помолиться, оставил торжественное пиршество.

Глава 37

Субботним утром приехавшие гости отправились на охоту. Псарни и сокольи клетки находились на левом берегу Волги, завёл их брат царицы Марьи, мой дядя Михаил Нагой. Я от этого, для меня слишком сложного, мероприятия отговорился. Это выглядело совершенно невежливо, но гости не настаивали, удовлетворившись обществом уездных дворян, Байкильде и ГушчепсеГригория.