Рядовой Рекс

– Если сорвусь, полезешь ты, – шепнул он Ларину. – Сорвешься ты, падай молча. Доберусь до крыши, а там вдруг понадобится помощь, махну пилоткой – на фоне неба увидишь.

Виктор закинул за спину автомат и ухватился за перекладину. Лестница качнулась, скрежетнула. Рекс тонко заскулил.

– Сидеть, – погладил его Громов. – Сидеть и ждать!

Позади один этаж, другой… Сверху сыпались пыль и крошка: расшатанные крепления едва держались в кирпиче.

«Тяжеловат я для такого дела, – подумал Громов. – Сюда бы Мирошникова, тот вспорхнул бы бабочкой».

На третьем этаже руки провалились в пустоту.

– Что такое?! – не удержался Виктор.

Сколько ни щупал, ни царапал стену, лестницы не было.

«Спокойно! – приказал он себе. – Без паники! Думай! Думай лучше! Сейчас я поднимаюсь, как ненормальные люди или, на худой конец, пожарные. Так? Так. А как нормальные? Идут по внутренней лестнице. Да, но в доме могут быть фашисты. Поэтому идти надо тихо. Совсем тихо», – решил Виктор и снял сапоги.

Он спустился вниз, поставил сапоги около Рекса, сказал: «Охраняй!», поискал дверь – она оказалась закрытой, влез на уровень второго этажа, протиснулся в разбитое окно и, держа наготове гранату, на цыпочках двинулся по лестнице. У выбитого окна пятого этажа Виктор заметил пожарную лестницу. Подергал – держится. Перебрался на нее – и вот наконец крыша. До чего же гремит железо, шагу ступить нельзя! Тогда Виктор пошел по-кошачьи, медленно и мягко опуская и так же медленно отрывая ноги.

Сверху все как на ладони. На площади немцы устанавливают надолбы, чуть левее – пушки.

– Эх, гранатку бы на вас, – вздохнул Громов и полез на пожарную вышку.

И так и сяк примеривался к ней Виктор, но по голым прутьям, полукругло сходящимся к центру, взобраться не мог.

– Вот ведь незадача! – чертыхался он. – А если изнутри? Нет, не дотянуться.

Виктор хорошо видел штыком торчащий прут – к нему-то и надо бы прикрепить знамя, – но, как ни старался, достать до него не мог.

«Да, одному здесь не управиться», – решил он и пополз к краю крыши.

Ларин хорошо видел взмах пилоткой и тем же путем, что и Громов, поднялся на крышу. На какое-то мгновение лейтенант онемел от восторга: звездная ночь, близкие кроны деревьев, яркие сполохи на горизонте – красота!

– Чего замер? Иди сюда, – позвал командир. – Расставь ноги пошире и держись за железяки. Вот так, молодец. Сейчас мы с тобой изобразим акробатический этюд под названием «пирамида».

Громов влез на плечи лейтенанта, ухватился за торчащий прут и крепко-накрепко привязал знамя.

Назад вернулись почти без приключений, если не считать, что у дороги наткнулись на немцев и пришлось их забросать гранатами.

Никогда капитан Громов с таким нетерпением не ждал рассвета. Он возбужденно тыкал то Ларина, то Зуба и не замечал, что они как-то жмутся и отмалчиваются. Но вот заголубело небо, брызнули первые лучи солнца и высветили затаившийся город. И тут все увидели: над развалинами, превращенными в доты, над фашистскими траншеями, пушками и танками гордо реет красное знамя!

В едином порыве с кличем «Даешь Орел!» бойцы ринулись на штурм.

– Пора и нам, – потуже затянул ремень Громов. – Идем со второй волной. Да чего вы такие кислые? – заметил он наконец вытянутые лица лейтенантов. – Устали, что ли? Отдохнем в Орле.

– Вам тут… записка, – потерянно сказал Зуб. – Просили передать немедленно. И на словах тоже…

– Кто просил-то?

– Танкист один. Сожженный такой. Без лица.

– А-а, Маралов! Давайте. Чего он там нацарапал? – взял Громов скомканный листок.

Но в это время взлетела зеленая ракета – сигнал атаки. Громов сунул записку в карман гимнастерки, опустил ремешок каски, подхватил автомат и выпрыгнул навстречу свинцовому шквалу.

Глава XVII

Танк Маралова на полном ходу притерся к покосившейся избушке с красным крестом на двери и, качнувшись, замер. Из люка показалось чумазо-малиновое лицо капитана.

– Эй, кто-нибудь! – сипло крикнул он.

Вокруг множество снующих туда-сюда людей в белых халатах, но никто не обернулся на голос танкиста. Тогда он спрыгнул на землю, схватил за шиворот ближайшего обладателя белого халата и, тряхнув, поставил перед собой.

– Ты кто? – рявкнул капитан.

– Я? Медсестра, – пропищал испуганный голосок.

– Тьфу, черт! А я думал – мужик, – досадливо крякнул Маралов. – Ладно, не хлюпай носом. Уколы делать умеешь?

– Ага.

– Тут, понимаешь, такое дело. В танке раненая девчонка. Пока вез, вся изошла кровью. И белая стала. Короче, если будем тащить через люк, может кончиться. Укол бы какой-нибудь…

– Укол? А какой?

– Что же ты меня-то спрашиваешь? Разве я в этом деле понимаю? Э-эх, горе луковое! И где вас только берут?

– Я… после школы… на курсах… три месяца, – моргала покрасневшими глазами девчонка.

– Три месяца… На курсах, – ворчал Маралов. – Ладно, не реви! Давно хоть на фронте?

– Второй день… Меня Настей зовут, – неожиданно улыбнулась она.

– Настей так Настей… Веди к доктору. И побыстрее! – привычно приказал Маралов.