Несмотря на распоряжение об отдыхе всем свободных от вахт, лишь считанные счастливчики смогли уснуть, найдя себе место в закутках среди разрушенных отсеков. Остальные были слишком потрясены, чтобы забыться в тяжелом сне. Нервное напряжение команд не снимала и розданная двойная порция водки. Большинство искало спасения от мрачных размышлений в работе. Команды продолжали, уже без прежней лихорадочной спешки, а как-то машинально заторможено, наводить хоть какой-то порядок на своих израненных кораблях. Расчищались завалы в зияющих огромными пробоинами отсеках, выносили ведрами оставшуюся после пожаров мокрую грязь, в которой смешались сажа, угольная пыль и обильно пролитая вчера кровь. По мере продвижения вглубь наиболее изуродованных взрывами помещений наверх выносили всё новых и новых найденных погибших. К ним ежечасно присоединялись умершие раненые из корабельных лазаретов.
Зашитых в парусину и уложенных на палубу рядами покойников уже несколько часов без перерыва отпевал осипшим голосом измученный корабельный священник, после чего подручные ему матросы, торопливо перекрестившись, сталкивали тела за борт. Туда же, вместе с мертвецами, летели различные обломки, куски изломанных переборок, просто неразличимый уже мусор. Особо много было латунных гильз из-под расстрелянных зарядов. Падая в воду, они обычно вставали торчком и плыли за кормой кораблей расходящейся блестящей полосой. Когда медленно бредущий в кильватере следом дредноут врезался в это сверкающее скопище, гильзы стучались о борта металлическим погребальным звоном.
В два часа пополудни вдали заметили самолет, а еще через час прямо по курсу из-за горизонта стали подниматься дымы больших кораблей. По эскадре сыграли тревогу. Встрепенувшиеся расчеты пробирались через завалы железа к уцелевшим орудиям, на установленный наспех временных стеньгах под барабанную дробь поднимались иссеченные осколками боевые флаги. Контр-адмирал Казимир Порембский лихорадочно просчитывал возможные варианты. Если там, впереди, только миноносцы, решившиеся вдруг на дневную атаку, их отразят легкие крейсера и эсминцы-"новики". Но если японцы успели подогнать свой последний резерв - старые броненосные корабли, придется задействовать линкоры. За ночь на линейных кораблях успели осушить часть затопленных кочегарок, кое-как залатали магистрали, вычистили шлак, забивший топки при вчерашнем форсировании хода. Что касается артиллерии... Только "Императору Николаю I" повезло, там в исправное состояние привели весь главный калибр. "Севастополь" мог вести огонь только из двух кормовых башен, "Гангут" - из одной носовой, а "Император Александр III" потерял все свои четыре башни.
Был еще "Афон" с тремя исправными башнями. Снарядов вчера в него попало меньше, зато линейный крейсер получил торпеду и сейчас шел на буксире у "Адмирала Истомина". Неожиданно на линейном крейсере отдали буксирные концы, и "Афон" сам двинулся вперед, пусть медленно, тяжело гоня перед собой волну. Отчаянные усилия "афонских" механиков дали результат в самый нужный момент. По эскадре прокатилось торжествующее "ура!", приветствуя возвращение корабля к самостоятельному движению. Освобожденный от буксировки " Истомин" поспешил присоединиться к легким крейсерам, а "Афон", медленно обгоняя линкоры, выходил в голову их колонны, нацеливаясь на север длинными орудийными стволами.
Там, вдали, под дымами уже можно было различить крохотные силуэты кораблей. У первого было четыре дымовые трубы. Легкий крейсер типа "Тикума"? Но у следующего корабля труб было целых пять! У японцев таких многотрубных нет. Это же наш "Аскольд"! Свои, крейсера Сибирской флотилии! И с ними транспорты, транспорты, транспорты... Отбой тревоги!