Ее центральная область была самой высокой; тут пики возносились над водной поверхностью на десять-двенадцать тысяч футов, и даже провалы меж ними лежали на уровне пяти. Титаническая базальтовая гряда десятимильной ширины пересекала экватор, и Великий Зеленый Поток в своем неистовом беге сталкивался с ней лоб в лоб — и, побежденный, растекался двумя ветвями, устремлявшимися к полюсам. Щит Уйда — так называли это место островитяне. Базальтовый массив действительно был щитом, гигантским черным барьером, протянувшимся на сто миль по меридиану и тысячелетиями отражавшим напор стремительных вод. Он был сильно смещен к югу — примерно на четыре пятых своей длины, и с запада источен ударами волн и штормов. Здесь по всему побережью протянулась узкая лента каменистого пляжа, над которым висел теплый туман и торчали скалы с множеством расселин, трещин и пещер — ранами, нанесенными водой и ветром. Их слабые укусы не могли сокрушить твердь огромного монолита, однако они упорно сверлили и били прочный камень, пока он чуть-чуть не поддался под их терпеливыми усилиями. Теперь западный край Щита мог предоставить человеку убежище от безжалостных лучей дневного светила.
Блейду оставалось пройти по побережью еще миль пять-семь, чтобы добраться до места, где великий змей Сатрака прижался грудью к подводному склону, широко разведя в стороны свои невероятно длинные шеи. По словам Магиди, там в море вдавался мыс, словно мечом рассекающий Поток на две части — северную и южную. Что находилось за ним, какие страны и острова, проливы и бухты, жрец-навигатор не знал; в древних легендах гартов не было даже намека на то, что кто-нибудь осмелился пересечь этот рубеж. Магиди, однако, предупредил своего сайята, чтобы тот не пытался обогнуть чудовищный волнолом — у его копьевидного конца вода кипела и бурлила, словно в котле. Блейд собирался ночью перетащить флаер по суше на другую сторону мыса — по совету того же Магиди, утверждавшего, что его ширина кое-где не превосходит пятисот ярдов. Нелегкая работа, но он был уверен, что справится с ней.
Сейчас он брел по колено в теплой воде, буксируя свою легкую машину у самого пляжа в едва заметных волнах прибоя. Он был только в набедренной повязке и легких сандалиях; грудь и спину через подмышки перехватывало многократно сложенное полотнище ткани — чтобы петля каната с зацепленным на конце аппаратом не резала кожу. Впрочем, флаер шел легко; вес его был невелик, а осадка не превышала десяти дюймов. Тут, у берега, течение практически не чувствовалось; Зеленый Поток гнал свои струи на север в полумиле от Щита Уйда, за цепью рифов, скрытых облаками брызг и белой кипящей пеной. Пожалуй, это было единственное место на планете, где человек мог вести свое судно против могучего экваториального течения.
Ночь кончалась, небо над иззубренным краем Щита постепенно светлело, гасли звезды, и тихое жаркое утро вступало в свои права. Через час Блейд собирался поискать какую-нибудь подходящую для дневки пещеру, в которой он мог бы расположиться с большими удобствами, чем в тесной кабине флаера, и позавтракать. Особых проблем с завтраком не возникало — по дороге часто попадались большие раковины каких-то моллюсков с нежным и сочным мясом. Для их приготовления огонь был не нужен; двадцать минут на солнце, и жаркое готово.
Механически переставляя ноги, странник смотрел на далекий, затянутый белесой дымкой горизонт. Со вчерашнего вечера он прошел уже миль пятнадцать, но не чувствовал усталости — под сенью исполинского Щита ночью было на редкость прохладно, градусов тридцать, не больше. Мерно поскрипывала галька под подошвами сандалий, тихо рокотали набегающие на берег волны, и в такт этим звукам неторопливо текли мысли.
Нажать четыре раза, подождать, нажать еще два — так сказала Найла. Нет, он не хотел подавать этот сигнал бедствия. Он не нуждался ни в помощи, ни в спасении и давно перестал лелеять мечту, что в небе над ним вдруг возникнет летающий корабль. Все, что он знал о южанах, говорило о том, что они придерживаются политики строгой изоляции; в частности, на «Катрейе» не было ни передатчика, ни навигационных приборов, ни настоящего мощного оружия. Впрочем, к чему Найле оружие? Она ведь не могла убивать…
Этот факт представлялся Блейду весьма многозначительным. Все ли сородичи Найлы питали такое же инстинктивное, вероятно — врожденное, заложенное в генах, отвращение к убийству! Если так, то это объясняло многое. Например, изоляцию, на которую было добровольно обречено их общество, технологически развитое и, несомненно, обладавшее мощными средствами уничтожения себе подобных.