Ричард Длинные Руки — гроссграф

- Самое же главное, - сказал я торжественно, - святое слово наших пастырей дойдет к потомкам неискаженным! Пройдут тысячи лет, а ни одна из букв не изменится…

Он перекрестился, пробормотал несколько благодарственных Господу слов, наконец обратил блестящие от волнения глаза ко мне.

- Сын мой, - произнес он с чувством, - бывали моменты, когда даже я сомневался в тебе!… Не посланник ли самого дьявола, дескать. Но сейчас вижу, что никто еще не делал для церкви так много!

- Да ладно вам, - сказал я смущенно. - Отец Дитрих, мы ж все работаем на одно дело строительства светлого будущего с человеческим лицом.

- Да, сын мой!

- Теперь Библию, - объяснил я, - можно печатать и печатать. Будет стоит дешево, смогут покупать уже не только самые богатые!

- Господи, дожить бы…

- А придет время, - пообещал я, - когда Библия будет в каждом доме.

Он перекрестился.

- Господи, сын мой! Даже я не могу себе такое представить.

- Правда-правда, - сказал я с убеждением. - Библия в каждом доме - наша цель. Потому еще больше расширим типографию, вы уж проследите, чтобы не было перебоев с доставкой краски, воска, дощечек, а если надо, то придется нанять больше добросовестных работников.

Он сказал торжественно:

- Все сделаю, сын мой! А эти два экземпляра сегодня же отправлю с нарочным в Ватикан. Пусть увидят, что и в ойкумене расцветают дивные цветы веры и знания.

- Спасибо, святой отец, - сказал я. - Вы даже не представляете, как мне нужна будет поддержка Ватикана. Ведь мы только начали, отец Дитрих! Только начали.

Он перекрестился.

- Господи, я только сейчас подумал, что ты, сын мой, и раздираемую войнами Армландию объединил только для того, чтобы паломники и миссионеры понесли эти драгоценные томики в самые дальние и глухие уголки? Дабы и там люди могли спасти души, дабы и там воссиял свет истинной веры?

Я приосанился и сказал с пафосом:

- Ну да, отец Дитрих, а как же!… Я такой. Только об этом и думаю. Чтоб, значит, свет истинной веры в самые что ни есть дыры. Нести, значит. Просвещать.

Он прослезился от умиления, я таким отца Дитриха не видел и даже не мог себе представить, чтобы он прослезился. То, что отправит на костер десяток оппонентов, представляю легко, но чтобы вот так расчувствовался…

- Спасибо, сын мой, - сказал он растроганно. - Ты идешь верной дорогой, хоть и тяжела твоя ноша, тяжела.

Наши взгляды встретились, озноб пробежал по коже, вздымая ее пупырышками. Отец Дитрих и сейчас не расслабляется. Возможно, готовился всерьез поговорить со мной о засевших здесь чернокнижниках. К счастью, я успел отпечатать труды Тертуллиана, тем самым частично реабилитировав магов, так что разговор просто откладывается.

- Тяжела, - ответил я со вздохом. - Когда даже близкие люди не понимают и осуждают, разве это не самая большая тяжесть?

Он взглянул исподлобья, перевел взгляд на отпечатанные листки в руке.

- Господь каждому отмеривает тяжесть по его силе.

Я проворчал:

- Мне иногда кажется, что меня переоценивает.

Он слабо улыбнулся.

- Значит, Господь знает тебя лучше, чем ты сам себя. Верь, иди и не сворачивай!

- Дык стены, отец Дитрих. Еще какие… А пробивать надо только лбом. Такие правила.

Он перекрестил меня и сказал со вздохом:

- Чую в тебе силу, сын мой. Но не сходи с пути добра. Бог совершенен и требует того же от нас!

- Матфий, - сказал я, - глава пятая, строка сорок восьмая. Да что с того, что помню? Если бы не память была у меня ого-го, а что-то другое…

- Чего тебе недостает?

- Не знаю, - признался я. - Иногда таким совершенством себе кажусь, что куда там дьяволу с его жалкой гордостью! Какая там гордыня, посмотрел бы на меня… А иногда самому на себя плюнуть хочется.

Глава 10

Макс и Растер продумывают единую систему обороны Армландии, как систему крепостей, так и мобильные силы, барон Альбрехт корпит над созданием экономики, как единого организма, отец Дитрих не вылезает из типографии, всех священников посадил учить столяров резать буквы, а то и самим работать острым ножичком: это монахам нельзя брать в руки колюще-режущее, а священникам можно, я уединился в своих покоях, запер дверь и осторожно позвал дефа.

Через пару минут из толстого гобелена высунулась светящаяся голова, похожая на облачко ионизированной плазмы. Деф спустился ниже, убедившись, что я один, пропищал:

- Я здесь.

- Наконец-то сможем заняться самым важным, - сказал я.

Он пропищал:

- У вас все важное… Суетливые вы какие-то…

- Это да, - согласился я. - Многие не умеют отличать важное от пустяков. Но я умею! Потому что важным занимаюсь я, замечательный, а все остальные - какой-то хренью. Слушай, настала пора тоннеля.

- Какого?

- Ты сам говорил про тоннель, - напомнил я. - Который под Хребтом. Соединяет эти земли и те… которые там, на той стороне.

Он сказал лениво:

- А-а… И зачем он?

- Как зачем? - удивился я. - Соединим те земли и эти!

- А зачем?

- Что зачем? Соединять?

- Да.

- Ну, чтобы общаться проще. Возить товары туды-сюды, туды-сюды… Это же классно! Самим ездить проще.

Он зевнул.

- А зачем?

- Товары возить?

- Да, - ответил он и, чтобы предварить следующий вопрос, добавил: - И ездить вообще.