Ричард Длинные Руки – ярл

Он подбежал к окну, встал на задние лапы и довольно зарычал. Пока я беседовал с кастеляном и добирался закрытыми переходами до этой спаленки, исчез ставший привычным монотонный шелест, словно тысяча баб под окнами замка полощут грязное белье в речке. Небо, правда, серое, тучи все так же нависают над головами, и даже сеется отвратительный мелкий дождик, однако сам ливень – ура, ура! – наконец-то прекратился.

– Ура, – сказал я шепотом, боясь спугнуть, – ура-ура-ура… И еще гип-гип.

Пес вяло мотнул хвостом. Воздух пропитан влагой, все деревянное покрыто толстым слоем слизи, как будто по ним ползали тысячи толстых жирных слизняков, даже камни выглядят покрытыми жиром.

Я перебежал через весь зал, в стене напротив три окошка-бойницы, дают возможность взглянуть не во двор, а наружу, я посмотрел и зябко передернул плечами. На месте недавних дорог сплошное месиво, колеи заполнены грязной водой, мутные потоки несутся как раз по дорогам, где нет мешающей травы и кустов, можно промывать целые овраги…

Я всматривался в низкие тучи, стараясь увидеть хоть какой-то просвет. Если и за ночь ничего не изменится, все равно с утра выеду. За сутки, как мне объяснили, можно добраться до побережья, там рукой подать до Калева, торгового града, где у причала десятки крупных кораблей и сотни мелких. А по ту сторону моря – Юг, настоящий Юг, имперский, не эти плацдармы, где власть Юга не совсем абсолютная, как было в Кале на территории Франции, что сотню лет являлся землей Англии с ее правами и законами, пока не пришла Жанна д'Арк. Хотя нет, Кале оставался английским и после сожжения Орлеанской Девы…

Блеснул свет, яркий, праздничный, чересчур чистый, даже не свет – а первосвет. Моя тень легла на стену с коврами, я поспешно повернулся к источнику такого огня. Из плазменного шара образовалась человеческая фигура, я видел, с каким усилием преодолевает косную материю, сказал поспешно:

– Тертуллиан, рад тебя видеть!.. Не старайся с деталями, я не суеверен.

Он с трудом формировал лицо, оно то расплывалось, то сжималось в ком, донесся густой голос:

– Сам не думал, что сумею прорваться…

– Решил проверить, – спросил я саркастически, – насколько меня хватило?

Фигура осталась сгустком плазмы, но лицо он восстановил прежнее: квадратное, с мощными надбровными дугами и широкими густыми бровями, огненные глаза, из которых бьет звездный свет, тяжелая челюсть и красиво вырезанные губы, слегка деформированные чужими кулаками.

– Не тебя, – проговорил он зычно, – себя… Хотя, конечно, хотелось проверить, держишься ли еще… Дальше планируешь через океан?

– Да.

Зычный голос, не столько проповедника, сколько военачальника, привыкшего перекрикивать разбушевавшуюся чернь и смирять ее, заполнил все огромное помещение:

– Жаль, туда я не смогу, даже если сохранишь Божью искру… Слишком тяжело было и сюда… Будто через океан застывающей смолы! Видел твой огонек, но едва дотянулся…

Я полюбопытствовал с тем жадным интересом, который вообще-то предпочел бы скрыть:

– Огонек – это моя душа?

Огненное лицо дернулось, Тертуллиан то ли улыбнулся, то ли кивнул, плазменный сгусток на миг вообще превратился в пылающее звездное ядро. Несколько измененный голос прозвучал как будто со всех сторон:

– Очень… приближенно… Да, еще… перестань приписывать мне всякую… да-да, всякую! Я никогда не говорил, что… словом, не говори ту хрень, что ты рассказываешь от моего имени!

Из сгустка правещества, что одновременно энергия, время и все-все, снова проступило мужественное с квадратной челюстью и выступающими надбровными дугами. В глазах плещется звездный прибой, огненные брови грозно сдвинулись на переносице.

– Да? – удивился я. – Но кто-то же такое брякнул? Понимаешь, так удобно прикрыться авторитетом! Я всегда, когда вступаю на тонкий лед, подстилаю придуманные цитаты из классиков.

Он отмахнулся.

– Последнюю глупость в самом деле сказал не то Соломон, не то Моисей, а то и вовсе Иисус. Но и они порой несли чушь. Не надо повторять все, что они говорили, а то прихожане с ума сойдут. Думаешь, когда Иисус помогал отцу-плотнику и попадал молотком по пальцу, он говорил евангельскими текстами?

– Ну, – протянул я, – народ в этом уверен…

– Брось, – сказал он раздраженно, – ты не народ.

– А кто? – спросил я с понятным любопытством, как спрашивают всегда, когда рассчитывают на похвалу или комплимент.

– Ты тот, кому дано больше…

– Договаривай, – посоветовал я польщенно, но и настороженно. – Там сказано, если не ошибаюсь: «… с того и спросится больше».

– Ну… а что тебя так беспокоит?

– Сам знаешь, – ответил я. – Я бы предпочел, чтобы было дано больше, а спрашивалось поменьше! Лично мне и с меня. Остальные двуногие меня не беспокоят.

Огненное лицо искривилось в усмешке.

– Не бреши, беспокоят. Но ты, похоже, главного еще не понял. Не знаю, как в твоих землях, но здесь с тебя никто не спрашивает. Никто! Кроме тебя самого, конечно.

Я сказал почти зло:

– Вот этого я и не люблю!.. Это как с сантехником… ну, вольным горожанином, который помог донести тяжелый мешок, а на вопрос, сколько ему за помощь, отвечает: а сколько дашь!..