Ричард Длинные Руки — коннетабль

– Считайте, что по дури. Или по пьяни. Это вы умная и вся из себя такая трезвая, а я вот… Прошел через Барьер и пер так до самого вечера. А когда опомнился, увидел таверну. Зашел, увидел Соммерса, Тиранита, а потом и вас… Скажу по правде, вы меня сразу ослепили, как удар молнии в самое темечко! Никогда не видел такой великолепной женщины! Какие плечи! Какие бицепсы! А трицепсы?.. А квадрицепсы? А икроножные? А животные… ну… в смысле, которые на животе?.. Эх, конечно, я все время хотел снова вернуться к Барьеру и попробовать пройти через него обратно… но вот сейчас, когда увидел вас, то уже совсем все расхотелось, только не поймите меня правильно… Ваши ромбовидные и средние трапеции будут сниться каждую жаркую ночь!

Она фыркнула:

– Не будут.

– Почему?

– Не доживешь до ночи, – сообщила она хладнокровно. – И вообще я иду в другую сторону. Но, конечно, тут куда ни иди, придешь к Барьеру, если не сворачивать. Но через Барьер не пройдешь. Думаешь, ты один пробовал?.. В том числе и те пытались, кто по дури или для забавы прошел в эту сторону и тут же восхотел обратно. Тем дуракам тоже не помогли никакие амулеты, талисманы, заклятия, волшебные вещи…

Завтракала она быстро, в путь отправилась еще быстрее. Я спешил сзади, постоянно отставая и не понимая, как она может передвигаться так легко, а валуны не обходит, а перепрыгивает, словно у нее не мышцы, а кровонагнетательные клапаны, как у паука-прыгунца.

Солнце, преломляясь в мириадах песчинок, больно бьет в глаза снизу, не помогает надвинутый на глаза край платка. Жаркий воздух давно сжег пасть, высушил язык и выжигает глотку.

Мои ноги механически передвигаются одна за другой, я чувствую их, как две тяжелые колоды, сперва как деревянные, затем чугунные, а сейчас и вовсе свинцовые. Как из другого мира донесся строгий голос:

– Стоп!

Я послушно и с великим удовольствием остановился, все тело ноет. Приподняв голову, поморщился от блеска. Могучая женщина впереди, в нашу сторону идет человек в черном, как сама тьма, балахоне. Капюшон надвинут на лицо так, что скрывает лицо полностью, рукава широкие и прячут руки по кисти, а сам балахон касается песка.

Рядом со странником часто-часто перебирает лапами огромный жук размером с крупную кошку. Солнце блестит на металлической спине, металлической головогруди и таких же металлических восьми лапах. Небольшие глаза смотрят бессмысленно, но антенны-щеточки направлены в нашу сторону, членики шевелятся, подхватывая и анализируя наши запахи.

Богатырша произнесла несколько слов, медленно и певуче, низко поклонилась и распростерла руки, словно ласточка в бреющем полете. Человек замедлил шаг, я чувствовал, как рассматривает нас. Она не двигалась, склонив голову.

Внезапно нас охватила волна холода, человек в черном пошел дальше, уже обращая внимания на нас не больше, чем на песок, по которому ступают его ноги. Я даже не увидел, во что он обут. Да и обут ли вообще. И, кстати, ноги ли там…

Она шумно перевела дух.

– Повезло… Я только один раз видела Темного Монаха. Он тогда одним взмахом руки умертвил двенадцать человек.

– Может быть, – спросил я робко, – они его чем-то обидели?

Она посмотрела удивленно, потом вдруг кивнула:

– Ну да, а как же! Кто ж думал, что он может дать сдачи. Мужчины задираются часто. Просто так. А знали бы, что это могучий колдун…

Я ответил невольно:

– Да это ж видно издали!

Она спросила:

– По чему?

– Ну… во-первых, – объяснил я, – в такую жару и вдруг в черном! Черное поглощает солнечные лучи, он бы уже спекся. А так, наверное, его балахон тепло поглощает, а перерабатывает в прохладу и… что-нить еще для дома, для семьи. К тому же этот…

– Жук? – подсказала она.

– Жуков таких не бывает, – ответил я твердо. – Все насекомые – шестилапые. Все жуки, мухи, бабочки, стрекозы… Только у мухи Аристотеля было восемь, да и то через две тыщи лет увидели, что все-таки шесть. Восемь лап – это даже не знаю что! Паук какой-то. Во-вторых, насекомые не могут вырасти до такого размера, как их не корми! У них нет легких, не дано им. Легкие качают воздух, а с жучьими трахеями воздух в такую глыбь сам по себе не пролезет, он толстый… Это ящерица, жаба или вообще млекопитающее, замаскированное под простого честного жука!

Она слушала внимательно, вряд ли что поняла, но посмотрела с брезгливой жалостью.

– М-да… в ваших городах вас не учат жить, как вижу, но голову ерундой забивают.

– Да трудно понять, что не ерунда, – ответил я смиренно.

Она отрезала:

– Здесь – легко. Все, я иду дальше.

– Я с вами, доблестнейшая, – сказал я торопливо. – Вернее, за вашей удивительной спиной с такими дельтами… такими трапециевидками… А трехглавая так и вовсе… Про клюво-плечевую вообще молчу от восторга, захлебнувшись слюнями…