— Вообще-то обычно первое, что строят на новом месте, это церковь, а уж потом себе дом. Как бы основу. А если основа будет попроще, то и весь будешь… попроще. На хлипком к тому же фундаменте.
Он тяжело вздохнул, налил себе и сделал глубокий глоток, а потом, не выпуская кубка из ладони, произнес безучастно:
— Да, конечно…
Мне показалось, что он даже не слышит, о чем я говорю, слишком погрузился в глубокую скорбь, потому я рискнул протянуть руку и похлопать его по королевскому колену.
— Ваше Величество, возьмите себя в руки. Зато наконец-то стало ясно, кто есть кто. Все разрешилось! Ваш сын Эразм вас любит и предан вам. Это жестоко такое говорить, но… лучше уж так, чем если бы Роднерику удалось, что он замыслил. Война со Скарляндами, которую он планировал, чтобы вернуть себе корону того разоренного королевства, что принадлежала вашему дому пятьсот лет тому, — плохая затея. И не стала бы популярной в королевстве…
Он взглянул на меня хмуро.
— А поход на Турнедо?
— Вы идете помогать несправедливо обиженным, — возразил я. — Это другое дело, такое уважают.
Он поморщился.
— В королевстве мало осталось тех, кто все еще уважает верность и честь. Войска Тьмы разрушили не только дома, но и души…
— Старшее поколение, — напомнил я, — не забывает о рыцарских доблестях, чести и верности. А молодежь… она не правит! Ее поведут. И обучат в походе.
Он вздохнул, но возражать не стал, взгляд стал отстраненным, словно увидел вдали собирающиеся на его призыв войска, но еще не решил, что с ними делать.
— Ваше Величество?
Он не вздрогнул, возвращаясь в реальный мир, но взгляд стал острым и цепким. Кубок со звоном опустился на столешницу, а Фальстронг потер ладони, словно перед ним поставили только что испеченный и благоухающий огромный пирог с мясом.
— Хорошо! Вернемся к делам.
— С удовольствием, — сказал я с облегчением.
— Подумаем, — сказал он, — как разделим…
— Что? — не понял я.
Он удивился:
— Как — что?.. Уж не думаете, что я вступлю в войну только ради обещания получить клочок земли на берегу океана? В случае победы над Гиллебердом половина Турнедо должна отойти мне!..
Я запротестовал:
— Ваше Величество, а король Барбаросса, а Найтингейл?.. Им тоже нужны будут доли!
Он отмахнулся.
— Главный удар нанесу я, потому моя доля должна быть больше. Король Барбаросса может ударить только в самой Армландии, если сумеет провести армию через все болота, отделяющие его Фоссано от ваших земель. Найтингейл может только покусывать слегка, а я ударю с тыла, откуда у Гиллеберда практически нет защиты. Только я вторгнусь в само Турнедо! Моя бронированная конница быстро сомнет небольшие отряды местных лордов и домчится до самой столицы!.. А там уже и я подойду с катапультами, требушетами и прочими осадными орудиями.
— У вас есть карта? — спросил я. — Нам в самом деле нужно хотя бы предварительно наметить наши будущие границы. Как вы понимаете, для успешной торговли и возникшего сотрудничества ваши земли не должны быть отделены от моих владениями, что отойдут королю Барбароссе или Найтингейлу. Не так ли? Иначе беспошлинная торговля и наш зеленый коридор будут под угрозой.
— Это значит, — сказал он победно, — им нужно дать немножко и с самого краешку. Со своей стороны!
— Но согласятся ли?
Он отмахнулся.
— Найтингейла в расчет можно не принимать. Он самый слабый, а со слабыми никогда не считались. Пусть берет, что дают.
— А Барбаросса?
— Это крепкий орешек, — признал он.
— Как думаете уговорить его?
Он ответил хладнокровно:
— А никак. Он больше всех заинтересован в этом деле. Все-таки Армландия — часть его королевства Фоссано! Пусть и почти отделившаяся… Правда, еще больше заинтересованы вы.
Я огляделся по сторонам, Фальстронг тоже бросил взгляд, но в одну определенную сторону, если присмотрюсь, то за той стеной наверняка почувствую еще одну скрытую дверь, однако я сделал вид, что ничего не заметил, сказал шепотом:
— Ваше Величество, мы оба разговариваем с разными степенями откровенности…
Он хмыкнул:
— Для вас это новость? Привыкайте общаться с королями.
— Да, но в этом случае я могу пойти на предельную откровенность. Как ни с кем еще…
В его взгляде мелькнуло удивление, но кивнул поощрительно: мол, давай, мальчик, ты еще мал, чтобы хитрить со взрослыми, говори откровенно, не обижу.
— Я сохраню все в тайне, — сказал он и добавил: — В самой строжайшей.
— Очень надеюсь на это, — сказал я жалким голосом, — потому что на карту поставлена моя честь…
— Я обещаю!