— Мне в спину пытались вонзить два копья, — воскликнул я с жаром, — а он перехватил и оба принял в свою грудь!.. Отец Дитрих, в том и гениальность Творца нашего! Он предусмотрел эту возможность и знал, что после тысячелетий в аду можно пересмотреть свои идейные убеждения и взгляды, переосмыслить жизнь и выйти на свободу с чистой совестью!.. Напоминаю, тот, который погиб и был взят на небо, это Темный ангел, некогда восставший бок о бок с Люцифером! Теперь он сражался за человека и погиб за него. За сие был прощен полностью и взят взад, где наверняка уже получил свои прежние крылья и золотые доспехи, хотя это не доспехи в нашем понимании, а только кираса и поножи с наручнями, хотя чего было ожидать от диких римлян?
Он слушал внимательно, на бледные ввалившиеся щеки слегка вернулась краска, а глаза заблестели жизнью.
— Что, в самом деле... Темный сражался... за людей?
— Именно!
Он перекрестился, сказал с жаркой мольбой:
— Господи, велика мудрость твоя! Только в горниле испытаний и горестей осознаем, что мы есть, чего стоим и каковы наши истинные идеалы!
Я перевел дух, отец Дитрих все же воспринял все намного легче, чем я ожидал, тем более Темный погиб, проблемы больше нет. Хотя, конечно, всей сути я не сказал и говорить не стану. Так, отдельные несознательные элементы хотели бы помешать, но сознательные, которых намного больше, не дадут им распускать руки, разевать клювы и топырить перья. Все путем, все в рамках, под контролем, а с отдельными вытекающими как-то да справимся.
— Это великая надежда, — воскликнул я патетически и в самом деле ощутил, что ничуть не переигрываю, момент действительно великий, близок к поворотному, — мы видим, милость Господа бесконечна, а кто-то уже усомнился!.. Создатель прощает не только людей, хотя частенько и напрасно, но даже ангелов, посмевших некогда воспротивиться ему лично!.. А это значит, недалек час Великого Примирения!.. Отец Дитрих...
Я смиренно поцеловал ему руку и поспешно отбыл, стараясь закончить разговор на возвышенной и даже высокой ноте.
Глава 14
Азазель развалился в кресле в такой свободной позе, словно так уготовился и заснуть, но едва я вошел, спросил совсем не сонным голосом:
— И что тебе нахрюкали святоши?
Бобик вскочил с ковра посредине комнаты и принялся обнюхивать меня старательно со всех сторон, особенно интересуясь карманом, откуда торчит краешек платка.
— Похищена послушница из хора, — сообщил я. — Правда, не солистка... а может, и солистка, хотя в хоре их вроде бы нет? Или есть?.. Не знаешь?
— Не знаю, — отрезал он, посмотрел на меня с новым интересом, — а вот почему ты не знаешь?
— У меня память плохая, — сказал я. — Все помню, потому не сразу могу найти то, что нужно. В общем, то ли дождаться утра, то ли щас...
Он поинтересовался ленивым голосом:
— Она очень красивая?
Я посмотрел на него с надменностью высокодуховного паладина.
— А это при чем?
— Ради уродливой, — сказал он со знанием дела, — ты не стал бы дергаться.
— Глупости, — возразил я. — Она прекрасно поет, так меня заверили. Это значит, не просто красивая, а прекрасная!.. Прима-балерина. Нет, прима-вокалистка. А на внешность можно и глаза закрыть.
— Или на лицо платок набросить, — согласился он. — Тебе помощь нужна?
— Сам управлюсь, — ответил я без уверенности. — И без намеков, лорд Азазель. Не нужна мне помощь в таких делах!
Он сказал поспешно:
— Нет-нет, я имел в виду помощь по спасению.
— Спасибо, — ответил я. — Вы лучше тут побди-те, сэр. Эта певунья — существо высокодуховное, а вы грубы и циничны, дорогой сэр Азазель!
Он охнул:
— Что, даже больше вас, прелюбезный сэр?
— Я могу быть и высоконравственным, — возразил я с достоинством. — А вот вам не дано.
— А как это, — спросил он, — высоконравственным?
— Ну это, — начал я уверенно, запнулся, сказал с досадой: — В общем, я представляю себе это состояние вполне отчетливо, читал о нем, так что вообще-то могу, хотя пока еще и не пробовал. Жизнь такая, мы же приспосабливаемся к ней, одновременно приспосабливая и ее под себя!
Он протянул медленно:
— Да, люди пошли еще те... Знал бы Люцифер, что так рванетесь...
— И что?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Может быть, не рискнул бы. Все-таки он так вроде бы указывал на глупость Творца и восстал против его самодурства. За справедливость!
— Все равно бы попер, — сказал я. — Это вы рогатились из идейных соображений, а он совершал переворот в личных и весьма корыстных целях. Потому при общем обломе каждый отвечает за себя, и вина у всех разная, это простая истина, хотя ее напрасно втолковывали туповатому Томлинсону.
— Если что, — напомнил Азазель, — зови! Я не настолько гордый.
— Бобик, — сказал я, — нюхай. Хоть тут и нет соплей, у высокодуховных откуда они, но тебе же немного надо?.. Даже я слышу женский, подумать только, запах...
Бобик понюхал, посмотрел на меня с вопросом в глазах.
— Начнем от места похищения, — решил я. — Возьмем след, найдем и покараем злодея. Если получится, спасем и вернем взад прима-хористку. Все понял?..
Спокойной ночи, Азазель. Смотрите, вон та свеча плохо держится. Упадет на ковер, погибнете в пожаре...