Ричард I Львиное Сердце

Чтобы пробиться к истине сквозь тогдашние официальные высказывания относительно пленения Ричарда, нам пришлось отмести в сторону все наслоения красивой лжи, как это приходится делать при оценке политических заявлений во все времена. Неоднократно мы уже указывали на приукрашивание действительности и стыдливое использование эвфемизмов, например, неупотребление с самого начала неблагозвучного слова «выкуп», определение доли Леопольда как приданого за племянницей Ричарда. Слышали мы уже и об обмене любезностями в Шпейере и о том, что Ричард сам предложил Генриху деньги, а именно, в знак признательности за предстоящее «примирение» с Филиппом, которое было в принципе невозможно и нежелательно как вмешательство в чужие дела. И когда император заявил, что в случае неудачи примирения отпустит Ричарда без выкупа, то тот должен был услышать в его словах угрозу — он может получить столько же и от Филиппа. если выдаст ему Ричарда. В Германии наступило классическое время изысканных манер, и утонченность, поражающая нас в придворных эпосах того времени, осязаемо ощущается и в этой придворной пьесе, разыгрываемой для всего мира Ричардом и Генрихом при каждой публичной встрече. И никого не должно удивлять изъятие из официального оборота определенных понятий, контрастирующих с обшей концепцией прекрасного. Чисто филологическое толкование текста без учета политической реальности должно привести к тому, что по Вюрцбургскому договору от Ричарда требовалась лишь военная помощь в сицилийском походе, после чего, если принимать на веру упомянутое выше его собственное письмо из Гагенау, появляется пакт о взаимопомощи. И все это не имеет ничего общего с потребованной от него в конце присяги ленной зависимости Англии от Германии. Эго предложение о присяге сделано, скорее всего, им самим, а вернее, его матерью для выхода из критической ситуации. При таком подходе, учитывая неизменно колеблющуюся позицию Генриха VI, пришлось бы предположить, что положение Ричарда попеременно то улучшалось, то ухудшалось. А это привело бы к совершенно неадекватной оценке обоих противников. Подобный подход не учитывает прежде всего различных требований к режиссуре, предъявляемых нашими героями: императору, должно быть, было важно, чтобы присяга Ричарда выглядела как полностью добровольная, а для того как нельзя лучше было бы принести ее уже после своего освобождения. Но если Генрих и не имел бы ничего против более ранних сроков принесения присяги, то у Ричарда на этот счет были серьезные возражения, что можно заключить из его сопротивления — «nес etiam pro mortis periculo»[150]

не желал он, согласно Говдену, во время встречи в Шпейере удовлетворить требования Генриха, — а также в силу напряженности, возникшей в их отношениях перед Вормским рейхстагом, и, наконец, перед Майнцским. Но при этом упускается из виду прежде всего то обстоятельство, что личное участие в военном походе, предоставление флота и дружины, чего требовал от него Вюрцбургский договор с Генрихом VI и Леопольдом, — не что иное, как сама суть обязанностей вассала. Военная помощь без hominium между неравными по рангу — такого в ту пору практически никогда не случалось. Теоретически между императором и королем существует иерархическая ступенька — по крайней мере, для Генриха, — тем более, в пленнике он еще меньше мог видеть себе равного. И поскольку после возникновения между ними разлада Ричард в конце концов все же приносит вассальную клятву, то, надо полагать, подобное требование, хотя никогда и не предъявлялось публично, все же возникло еще в самом начале и было зафиксировано в упоминавшемся секретном дополнительном соглашении к Вормскому договору. Можно было бы возразить, что вассалитет не обязательно должен быть связан с превращением Англии в лен, — аргумент, к рассмотрению которого мы еще вернемся, — но я считаю, что Генрих с самого начала стремился к этому оптимальному для него решению с соблюдением всех формальностей.