Ричард I Львиное Сердце

26 марта 1199 года после ужина, в сумерках, Ричард отправился к замку, без лат, защищенный только шлемом и большим прямоугольным щитом, который, как обычно, несли перед ним. Подробности, сообщаемые нам Коггесхэйлом, вместе со сведениями, знакомящими с особенностями местности, позволяют предположить, что эти события можно восстановить вплоть до последовательности движений. Вот как все происходило. Осада продолжалась уже три дня, были взяты внешние и внутренние стены, для чего, вероятно, не потребовалось особых усилий. Теперь король стоял под круглой башней небольшого диаметра, но значительной высоты. Чтобы обрушить это последнее убежище осажденных, саперы рыли подкопы. Памятный знак указывает сегодня место, где, должно быть, стоял Ричард: всего в нескольких метрах от башни. Если он пришел, чтобы ускорить саперные работы, для этого больше подошло бы место напротив башни, ввиду ограниченного пространства; но будь это также любая точка рядом с фундаментом башни, стрелок находился бы в тех же самых условиях: во всяком случае, он был на самом верху башни, а его жертва слишком близко к основанию, но, однако, вне мертвого угла. Это и сыграло решающую роль. Условия видимости, вероятно, были не из лучших, но силуэт Пьера Базиля — это имя рыцаря, который согласно Бернару Итьеру и Дицето произвел выстрел, — достаточно отчетливо выделялся на фоне неба — как бы то ни было, нужно было сильно запрокинуть голову, чтобы наблюдать, находясь у основания башни, за тем, что происходило у бойниц. Но это было задачей нападающих, и не осталось незамеченным, что там уже целый день находился человек, которому удалось остаться невредимым. В то время, как он внимательно наблюдал за событиями внизу, его никто не принимал всерьез. Затем этот одинокий страж выступает вперед. Ричард увидел его и что-то крикнул ему — тогда тот неожиданно поднял арбалет и прицелился в короля. Тот развернулся, и стрела глубоко вонзилась в его левое плечо, рядом с шейным отделом позвоночника. Стрелок, наверное, целился прямо в сердце. Коггесхэйл отмечает, что Ричард недостаточно пригнулся, укрываясь за щитом. Несомненно, так оно и было, но это, пожалуй, не главное. Так как даже если бы он, оборачиваясь, еще сильнее наклонился, то щит, который «несли перед ним», не смог бы защитить его от стрелы, пущенной почти вертикально сверху. Следовательно, положение щита было неэффективным, а его использование механически бездумным. Если бы щит удерживался непосредственно над головой, — что уже едва ли было возможно, принимая во внимание рост щитоносца, — то Ричард не смог бы увидеть стрелка. Но так как он его видел, означает также, что Ричард находился в его власти. Времени, для того чтобы воспользоваться щитом, уже не было. Возможно, конечно, король и его окружение считали, что у человека на башне нет арбалета, а в тексте Коггесхэйла высказывается предположение, что стрелок, прибегнув к хитрости, таился до тех пор, пока его цель не попала в прицел. Во всяком случае, шансы Ричарда противостоять полному решимости стрелку были малы, тем более, что он не осознавал грозившей ему опасности.

Не был задет ни один жизненно важный орган, и Ричард, не подав виду, что ранен, поскакал в свой лагерь, приказав продолжать осаду. Прибыв в лагерь, он попытался самостоятельно выдернуть стрелу из раны, но в своем нетерпении добился только того, что сломал стрелу, и железный наконечник длиной с ладонь остался глубоко в теле. Ночью при слабом свете масляной лампы один из фельдшеров, Меркадье, долго напрасно старался найти его в массивной спине. Когда, немало потрудившись, он все же извлек наконечник ножом, рана превратилась в смертельную. Заражение крови уже нельзя было остановить. Полностью осознавая свое положение, Ричард отдавал последние распоряжения. Он назначил Иоанна своим преемником, послал за матерью и составил завещание, в котором не забыл также своего племянника Отто. Вопреки советам врачей, он, как мы слышим, проявил невоздержанность, тем самым, должно быть, ускорил свой конец. Народная медицина, правда, была противоположного мнения об эффекте, достигаемом физической близостью при опасных для жизни заболеваниях, следовательно, может быть то, о чем нам сообщается как о распутстве, было не столько желанием получить удовольствие, сколько своеобразной борьбой со смертью. Наивные души полагали, что набожные князья и крестоносцы предпочли бы скорее умереть, чем нарушить супружескую верность. Ричард таким не был, он, несомненно, отдал бы предпочтение жизни. Однако смерть его была несчастным случаем, и не следует отвергать утверждение, что не умирает тот, кто хочет жить, ни в чем себе не отказывая.