Ричард I Львиное Сердце

И то, что Филипп и граждан Мессины бросает в трудном положении, не делает его поведение более лояльным по отношению к Ричарду. Единственным шагом с его стороны, не оставлявшим сомнений в том, что он не намерен становиться на чью-либо сторону, мог быть только его отъезд. Но, поскольку он все-таки остался, то тем самым подавал надежды, которые не собирался оправдывать. Его якобы посредническая миссия привела к тому, что жители Мессины, веря в поддержку со стороны Филиппа, оказались втянутыми в провокацию по отношению к Ричарду. Расчет очевиден в своей простоте. Что могло случиться с городом, в котором находился французский король и сюзерен врага? И все зависело лишь от того, как сохранить расположение этого сюзерена. Амбруаз сообщает, как после начала боев горожане обступили Филиппа, моля о помощи. Случилось то, что — за исключением разве что Ричарда и Филиппа — и представить себе никто не мог: приступом брали город, в котором находился французский король. Его дипломатия мнимого умиротворения сослужила сомнительную службу Поведению Филиппа не могло быть никаких оправданий. По логике того времени Ричард либо был прав — и тогда его сюзерен и союзник должен был прийти ему на помощь, либо он был не прав — и тогда тот должен был запретить штурм города. Второе Филипп сделать не мог, так что ему следовало хотя бы сделать вид, что он солидарен с Ричардом, раз уж он своевременно не догадался удалиться с места сражения. Постыдно было позволять при этом завоевывать самого себя.

Поведение, продемонстрированное им при взятии Мессины, достаточно убедительно объясняет, почему во всех оценках его отодвигают на задний план, в тень Ричарда. Это умаление своей роли Филипп впоследствии поставил во главу перечня обвинений, предъявленных Ричарду. Однако, как мы вскоре убедимся, он сам в иных ситуациях брал на себя роль униженного, во всяком случае, это происходило не без его участия. Уже само прибытие его в Мессину — что, как не образчик кричащей скромности. Приплыл он на одном единственном корабле, и когда увидел собиравшуюся для его встречи на берегу толпу, направился сразу же ко дворцу, чтобы проскользнуть в город как бы черным ходом. Согласно традициям того времени короли так не вступали в города, тем более короли столь высокого ранга, как Филипп. Помпезная высадка Ричарда поэтому представляла резкий контраст прибытию Филиппа, и долгое время была у всех на устах. Амбруаз даже счел необходимым заступиться за Ричарда. «Господа, — обращался он к своей аудитории, — таков обычай: высокопоставленный гость просто обязан появляться в чужой стране подобающим его званию образом». При этом он напомнил пословицу: «Встречают по одежке». О Филиппе же, по крайней мере, по внешним признакам никто не мог бы сказать, что прибыл король. Поскольку Ричард просто не мог приплыть меньше, чем на одном корабле, его прибытие так или иначе должно было затмить прибытие Филиппа, хотел он того или нет. К тому же, по пути Ричард нанял еще несколько галер, да и прибывший уже к тому времени его флот создал впечатляющий задний план. Все это, однако, вовсе не преследовало цель уязвить самолюбие Филиппа. Стремление же последнего к жесткой экономии выглядело не иначе, как скаредность. Просить же Ричарда подарить ему пару кораблей или выделить в его свиту несколько своих знатных дворян ввиду общей дороговизны осуществления крестового похода, то есть реализации своей почетной привилегии, полагающейся ему на правах сюзерена, он не мог, поскольку не соблюдал всех обязанностей сюзерена, начиная от оказания помощи своим вассалам и заканчивая их щедрой финансовой поддержкой. Впрочем, привилегия эта уже давно отжила свой век. Участие Ричарда в крестовом походе едва ли можно рассматривать как исполнение им воинской повинности в пользу своего сюзерена — свою армию он снаряжал за свой собственный счет и был не просто вассалом, но суверенным королем.