Риф

Через день после приезда Файгенблат позвонил, забрал пакет и заплатил мне тысячу американских долларов.

В августе я купил машину. Это был подержанный «Опель-рекорд», он стоил дешево, всего восемьсот долларов. Машину мне продал Мухтар, мой бывший хозяин — он окончательно разорился и стал продавать все свои вещи, чтобы снять другую квартиру и скрыться в ней от своих земляков, считающих, что он должен им деньги. «Опель» был блекло-серый с треснувшей фарой и поцарапанным левым боком. Мне нравилось сидеть за рулем, на машине я въезжал в новый справедливый мир — здесь никто не задевал друг друга плечом. Я купил видеосистему и мечтал о видеокамере. Осенью я собирался снять отдельную квартиру. Я старался меньше думать о новой работе; когда подходило время, Файгенблат звонил мне, и мы ехали — все было тщательно, быстро, легко; иногда мы уезжали из Стамбула в день приезда.

Однажды в Москве я увидел высокую черноволосую девушку — она готовилась перейти дорогу. Я посигналил ей, крикнул в окно: «Лиза!» Она обернулась и убрала волосы со лба. Проехав перекресток, я остановился, она подбежала, я открыл дверцу. Лиза стала что-то рассказывать о себе, а я вытащил из кармана деньги, двести долларов, протянул ей и сказал, что звонил весь месяц по телефону, который она оставила в записке, но никто не отвечал. «Я там уже не живу, — рассказывала Лиза, — я познакомилась с удивительной актрисой, ты ее видел, она часто снимается в кино». Я, смеясь, ответил, что редко смотрю теперь фильмы, работа такая… «Какая?» — спросила она. «Важная», — пожал я плечами, она рассмеялась и тут же заторопилась: «Мне пора, Валерка, желаю тебе счастья». Она выскочила и побежала, а я открыл дверцу и крикнул: «Лиза, подожди!» — она обернулась. Я добавил: «Может, поехали со мной?» Она, улыбаясь, смотрела на меня, а потом качнула головой: «Н-е-ет…»

Я смотрел на нее до тех пор, пока она не скрылась в толпе. Никто еще не говорил мне так красиво: «Желаю тебе счастья».

Мне не нравилось вспоминать прошедшее, я старался работой — этой механической беспрерывной явью — расширить свое время, чтобы в нем не осталось места воспоминаниям. Впервые за всю жизнь мне нравилось оставаться одному — и я понимал, что раньше был другим. Случилось ли то изменение, о котором я грезил, когда жил в семье? Мне казалось, что мой брат давно уже прошел эту грань, достиг какой-то личной точки всевластия. Он ушел в собственный поход и зашел слишком далеко. Точно так же англичанин Скотт достиг когда-то полюса, того предела, после которого вернуться нельзя. Моряк погиб на обратном пути — не потому ли, что пришел на полюс вторым? Будь он первым, он бы вернулся живым, и это было бы продолжением дороги вперед. Но его опередил Амундсен. Книга об этом ледяном путешествии лежала в моей комнате, и я вечерами читал и перечитывал ее; когда-то ее точно так же читал мой брат. Кто из нас в этой гонке был Амундсен, а кто Скотт? — вот что мучило и изводило меня, особенно ночью в полусне, когда работа, деньги и все сегодняшнее казалось призрачным, а ледяная пустыня, по которой мы шли — две черные точки, я и мой брат — казалась мне настоящим, истинным и последним миром, в котором и протекала всегда наша жизнь.

Постоянные поездки в Турцию опьяняли — я действовал как человек, получающий наслаждение от каждого своего шага, но боязнь остановиться делала шаги прыжками, каким-то бегом совсем не в ту сторону. В сентябре, когда начался учебный год, я, забыв о своей снисходительности, принял участие сразу в нескольких студенческих вечеринках. Теперь я легко знакомился с девушками, а о Лине вспоминал лишь тогда, когда думал о брате. Однокурсники, как и раньше ничем не выделили и не удивили меня, а я, удивляясь только себе, чувствовал, что мне мало той жизни, что я веду; мне сегодняшнему необходимо было каждый день проживать так, словно уже наступило завтра.

Шел дождь, я только что вернулся из поездки и решил позвонить брату домой. Со мной поздоровался женский голос. Я сказал: «Это его младший брат», — и стал ждать. Потом услышал голос Вадима: «Привет, Гип, как жизнь?» — сказал он без тона вопроса, как человек, думающий о своем. Я ответил: «Прекрасно, Вадик. Я хотел бы встретиться». Он сказал: «А… ну заходи», — и назвал адрес.