Риф

Файгенблат вернулся, принес двухлитровую бутыль кока-колы, и я стал пить, стакан за стаканом. Через некоторое время я поднялся и сел на краю постели. Все было влажным, липким — постель, моя одежда, волосы. Голова кружилась, было приятно сидеть, прислонившись голой спиной к холодной без обоев стене и чувствовать собственную слабость. Я вспомнил, что читал где-то, будто в составе кока-колы есть наркотик. Может быть поэтому я не мог напиться. Набираясь сил, я долго сидел, потом встал, подошел к раковине, умылся прохладной, почти теплой водой. Потом натянул влажную футболку, взял солнцезащитные очки, бейсбольную кепку и вышел из гостиницы.

Магазин был закрыт. «Хозяин не вернулся», — объяснил мне парень, продающий на ступеньках вязаные туфли лодочки. Я отправился по другим известным мне адресам. Но там не устроила цена — продавцы запрашивали за куртку сто двадцать долларов — значит, при торге цена не опустилась бы ниже ста. Меня шатало от слабости. Подумав, я зашел в кафе — там было прохладно — и купил банку ледяной колы. Я закурил и почувствовав сильный толчок слабости, покачнулся, хотя сидел на стуле. Надо было возвращаться в гостиницу и ждать Файгенблата. Выйдя на оживленную улицу, я остановился прикурить, ко мне подошел мужчина и что-то спросил — я не сразу понял, что он говорит по-русски, у него был сильный акцент. Он спрашивал, интересует ли меня шампанское. «Мне купить шампанское?» — переспросил я. «Нет, нет… — мужчина улыбался, — вы продавайте мне… — он поправился, — нам, моей фирме». Заглядывая мне в глаза, он объяснил, что фирма, которой управляет его отец, нуждается в поставщиках русского шампанского. Внимательно рассмотрев собеседника, я отмел все подозрения — он был хорошо одет, показал визитную карточку фирмы и говорил о действительно прибыльном деле — я знал, что шампанское из России стоит в Стамбуле в три раза дороже, чем в Москве. Файгенблат рассказывал о своем знакомом, поставляющем шампанское в Турцию. «Надо поговорить», — сказал я. Турок заулыбался, пожал мне руку, сразу представился: «Али», — и предложил поехать в офис, встретиться с его отцом. Подняв руку, Али через несколько минут остановил такси, мы сели и он назвал адрес.

Через полчаса мы вошли в здание, похожее на кафе: стойка бара, официант, лениво протирающий бокалы, работающий телевизор на стене и несколько пустых столиков. Али попросил меня подождать, пока он переговорит с отцом и ушел. Я сидел, посматривая на экран: по телевизору шел боевик. Подошел официант, лениво предложил что-нибудь выпить. «Да, конечно, — сказал я, — мне кока-колу, две бутылки». Официант ответил, что есть только пепси. «Неси, неси», — я махнул рукой.

Я смотрел, как на экране телевизора кого-то убивают. Человек убегал, спотыкаясь, ломая ветки деревьев, а в спину ему стреляли. У меня слабо, приятно кружилась голова.

Я представлял себе черную ледяную реку тонизирующей воды, пенистой, колючей. Пули летели мимо, попадали в стволы деревьев, а человек, видный только со спины, убегал. Потом в него попали — в плечо, затем в ногу. Он упал, закрывая лицо руками, в него выстрелили сквозь ладонь и он, наверное, умер. Фильм закончился, я пожалел, что не видел начало. Сейчас мне хотелось одного — поговорить с отцом Али и вернуться в гостиницу. «Все дела — завтра, — решил я, — завтра можно успеть».

Али тронул меня за плечо и сказал, что отец ждет. «Интересный фильм, — сказал я ему по-английски, кивая на экран, где шли титры. Он закивал, быстро говоря по-русски: «Да, да». Мне показалось, что он не турок. Может быть курд или албанец. Мы пошли. Идя за ним по длинному коридору, глядя на его спину, я вдруг почувствовал опасность — там, впереди, куда мы еще не дошли. Мне все показалось нереальным: жара, чужие люди, начинающаяся головная боль. Хотелось кока-колы. Хотелось убежать — немедленно, резко обернуться и броситься по коридору назад. Я представил, как глупо это будет выглядеть со стороны, и улыбнулся. Хотелось пить.