Ирида не искала ответов на вопросы, просто знала одно: она должна его увидеть! Он должен знать, что она рядом, они оба должны это знать. Освободить друг друга от той брачной клятвы, данной перед богами и близкими людьми.
Но он? Как же он решился вести в свои земли Кэйдара и его людей? И это после того, чему он сам был свидетелем? Неужели не боится за своих соплеменников? Чем Кэйдар прельстил его? Деньгами? Свободой? Жизнью? Чего ему пообещали? Всё равно не должен он соглашаться на это. Стать предателем? Погубить родных ради спасения своей собственной жизни? Нет! Что-то тут не так! Не может быть такого. Айвар не из таких! Хотя?.. Что ты знаешь о нём? Ничего!
Охрана пропустила её без лишних вопросов, тюремный надзиратель — худой сонный и седой, с седой щетиной на впалых щеках — остановил деловым вопросом:
— Ты, красавица, верно, от госпожи от нашей?
— Я от Лила, от лекаря… Навестить марага…
И он повёл её дальше сам, больше ни о чём не спрашивая, сообщил только:
— А он уже ничего… И руки подживают…
Широко распахнул тяжёлую дверь, пропустил гостью вперёд, передавая ей из рук в руки масляный светильничек.
Первый шаг Ирида сделала не сразу — задохнулась от запаха, вернее, от вони, ударившей в лицо. Грязь, сырость, холод. И воспоминания нахлынули о тех днях в этом же подземелье, в такой же камере, по-соседству. Но мысли о том, чтобы повернуть назад, даже не возникло.
Они очень долго в полном молчании глядели друг на друга. Пламя светильника плясало в расширенных зрачках царевича. Несчастный. Сейчас его было трудно узнать. Какие страдания, какие испытания пережил он за эти полтора года? Похудевший до изнеможения, со следами жестоких побоев на теле и на лице, грязный и оборванный.
Они пытали его, неожиданно поняла Ирида. Бедняга. Поэтому он согласился. После пыток и побоев…
— Я искал тебя… — признался Айвар; он глаз не мог отвести, смотрел с изумлением Ириде в лицо. Вся её фигура тонула в полумраке, крошечное пламя светильника не могло с ним справиться, и от этого появление виэлийской царевны здесь, в грязной камере, казалось бредом.
— Я всё время была здесь… рядом… — Ириду немного удивила неподдельная радость на лице марага, изуродованном следами побоев. Позеленевшие пятна синяков на скулах и на подбородке, опухшие губы, рассечённые ударом бровь и нижняя губа. И он улыбался! Улыбался ей разбитыми губами. Он по-настоящему обрадовался ей.
Айвар сидел на полу, привалившись спиной к сырой и холодной стене, кисти рук прятал под мышками. Перекатился на колени, попытался подняться, опёрся о пол левой рукой. И тут же со стоном откинулся назад, чуть не падая на спину. Ирида подхватила марага под локоть правой руки, помогла выпрямиться.
Его смутила эта беспомощность, собственная слабость, он даже забыл, о чём спросить её хотел. Ирида сама заговорила:
— Мне говорили, ты погиб… Тебя не видели среди пленных… Тогда многие погибли. Я думала, что совсем одна осталась… А теперь? Что будет с тобой, Айвар? Что тебе Кэйдар говорит?
— Кэйдар? — Айвар задумался, нахмурил брови, рукой, обмотанной грязной тряпкой, убрал со лба давно не мытые волосы, попадающие в глаза. Соображал он туго, будто не до конца расслышал вопрос. Или плохо понимал аэлийский язык. А потом спросил сам, и радость на его лице сменилась тревогой:- Да, Кэйдар… Он обижал тебя, да?.. Он сам сказал, что в ту ночь… Прости, Ирида!.. Я должен был быть рядом тогда… быть до конца… Обломать ему лапы… Прости, я один виноват… Я — муж…
— Муж? — Ирида с горечью рассмеялась. Странный блеск в глазах марага, бессвязность речи и даже мимика его лица встревожили её. В своём ли уме этот мальчик? О какой уже ответственности за неё может идти речь? Это в его-то положении! Еле-еле на ногах держится, как ещё жив остался? А всё туда же!
— Я отомщу этому гаду!.. За всех отомщу!.. — продолжал Айвар, решительно сдвинув брови к переносице. — За всех ваших… За твоего отца, Ирида… Он собственной крови напьётся досыта… У него будет время вспомнить всех, кого он лишил жизни… Он ещё молить меня будет… Вспомнит твои слёзы… Сволочь!.. Я убью его, Ирида!.. Обещаю тебе, он пожалеет, что на свет родился…