– На моей памяти ни один обычный человек не принимал Общее Благо настолько близко к сердцу. Мне иногда кажется, что твой мозг каким-то образом состряпал свой собственный Трип Вины.
Лени уставилась в землю под ногами.
– Это ничего не меняет, – шепотом произнесла она после долгого молчания. – Даже если у меня есть личные мотивы...
– Меня не тревожат твои мотивы. Меня тревожит твоя способность к оценке.
– Мы все еще говорим о спасении мира.
– Нет, – отрезал он. – Мы говорим о ком-то, кто пытается это сделать...
– Наша, Кен, наша. Просто последние пять лет мы ужасно боялись сделать ход.
– И за это время многое изменилось.
Кларк покачала головой:
– Мы должны попытаться.
– Мы даже правил больше не знаем. А что насчет того, что мы действительно можем изменить? Насчет «Атлантиды»? Рифтеров? Алике? Ты действительно хочешь пренебречь любым шансом помочь им ради какого-то безнадежного дела?
Лабин тут же понял, что просчитался. Что-то вспыхнуло в ней, такое ледяное, знакомое и совершенно непреклонное.
– Да как ты
Лабин должен был знать, что спорить с ней бессмысленно. Ее не интересовали шансы на успех. Она не ставила на разные чаши весов «Атлантиду» и остальной мир, не сравнивала результаты.. Все переменные, которые заботили Лени, возникали в ее собственной голове, а чувство вины или одержимость не поддавались анализу затрат и выгод.
. Но даже так Кен почувствовал, как после ее слов у него почему-то перехватило горло:
– Лени, я не это имел в виду.
Она подняла руку и отвела глаза, не желая встречаться с ним взглядом. Он ждал.
– Может, это вовсе и не твоя вина, – сказала она, помолчав. – Они просто сконструировали тебя таким.
Он позволил себе проявить любопытство:
– Каким таким?
– Ты же просто муравей-солдат. Прешь вперед, усики к земле, следуешь «приказам», «параметрам задания», «краткосрочным целям», и тебе никогда не приходит в голову мысль поднять голову и увидеть картину целиком.
– Я ее вижу, – спокойно произнес Лабин. – И она намного больше, чем ты желаешь признать.
Она, все еще не глядя на него, покачала головой. Он попытался снова:
– Хорошо. Ты видишь картину целиком: как по-твоему мы должны поступить с этой информацией? Что ты можешь предложить, кроме фантазий? У тебя есть какая-то стратегия «спасения мира», ты же о нем только что говорила?
– У меня есть, – объявила Уэллетт.
Они обернулись. Сложив руки на груди, она стояла позади них возле лазарета. Она, похоже, бросила носилки и кружным путем вернулась назад, пока они не смотрели.
Лабин в удивлении заморгал.
– Ваш образец...
– С той боеголовки, которую вы нашли? Без шансов. Под воздействием трейсеров любое активное вещество распадается на атомы.
Кларк быстро посмотрела на Кена, даже сквозь лед в глазах ее взгляд читался ясно, как двоичная система: «Не по твоим правилам игра пошла, супершпион? Позволил какому-то убогому сельскому доктору обойти тебя на повороте?»
– Но я знаю, как мы можем
ПЕРЕМЕЩЕНИЕ
Така пришла слишком поздно. Если бы она услышала, с чего начался разговор, подумала Кларк, то не захотела бы иметь с нею ничего общего.
У хорошего врача всегда есть контакты на местах, так говорила Уэллетт. Те, кого она спасла или кому купила время. Те, чьих любимых она избавила от страданий. Случайные дилеры: торговцы пустошей, которые могли добывать лекарства или запчасти в обмен на другие предметы. Они не имели ничего общего с альтруизмом, но могли спасти жизнь, когда до ближайшего подъемника с припасами оставалась еще целая неделя.
У всех из них было здоровое чувство корысти. Все они знали друг друга.
Лабин, конечно же, отнесся к идее скептично. Или же, подумала Кларк, просто так вел себя. Это была его фишка, манера поведения. И никак иначе. Никто в здравом уме не отвернулся бы от пусть и слабого, но шанса отменить хотя бы часть того...
«...того, что я сделала».