— Это жеребец! А не всякие там… — И махнул рукой. Слова пропали, усталость давила на виски. Да ещё и повреждённая нога не желала держать. Он приблизился, шатаясь, как пьяный, и проворчал: — Двиньте задницы! Дайте лечь!
Мару вскочил, прихватив малыша, Бэн поднялся, постелил для Корвуса свою разорванную куртку. Тот хмыкнул и лёг. Бок даххри был горячим, а короткая шерсть напоминала кроличью, только пахла приятней. Парень уткнулся в неё носом и захрапел. А когда очнулся уже спиной к Хойхо, понял, что на его плече кто-то лежит. Приоткрыл один глаз. Надежды не оправдались. Спасённый Ерши, засунув ноги в рукав куртки, сопел рядом. Корвус попробовал осторожно освободиться, но малыш прошептал: «Папа, не уходи», — и он остался.
Лежал, наблюдая, как двое блуждали по пролеску, собирая оружие, топя в болоте непригодное, а целое раскладывали на сухом месте. Когда чёрные глаза встретились с золотыми, Корвус чуть мотнул головой. Мару подошёл, сел, скрестив ноги, погладил Ерши по волосам.
«И как я ничего не замечал? Мы ж дружили с самого детства!» — пронеслось в голове художника, пока он, будто в первый раз, разглядывал Мару. Хотел озвучить мысли, но горец обернулся и позвал:
— Бэн, разговор есть. Подойди.
— Только у меня к тебе! — негромко, чтобы не разбудить ребёнка, процедил Корвус.
— Он всё знает. Я рассказал, — был ему упрямый ответ.
И Бэн подтвердил слова Мару. Это задело Корвуса, но на душе полегчало. Он посмотрел на этих двоих другими глазами и понял, что прошлое пора отпустить, а тайны пусть останутся тайнами. Раз они есть, то кому-то нужны.
— Помнишь, что я сказал тебе в озере? — спросил он у Бэна.
Тот кивнул.
— Забудь про других. Помни лишь про меня, — он пошарил в кармане, достал выбитый Бэном зуб и отдал ему, повторил. — Помни лишь про меня! Обещай!
— Клянусь всем, что у меня есть, — со спокойной уверенностью ответил толстяк. Он вытянул маленький мешочек на свет. Опустил в него зуб и достал серебристый смятый бубенчик. — Это принадлежало Ерши. Когда это случилось, — указал глазами на пустой рукав мальчика, — я поклялся стать лекарем. И уже начал обучение. А сейчас больше всего жалею о том, что не взял свои снадобья, а здесь ничего толком нет. А та мазь, что изготовил, пока ты спал, не сильно и помогла.
Корвус поморщился: а паренёк-то не промах, такому можно доверять. Шевельнулся и понял, что нога и голова больше не болели, да и лицо ощущалось не таким распухшим, как до сна. Потрогал. Каскад ссадин на левом виске пропал. Ранее заплывший глаз видел прекрасно, да и нос, уже трижды сломанный, наощупь был непривычно ровным. Парень с удивлением и благодарностью взглянул на толстяка, ошарашенно присвистнул. Тот со смущённой улыбкой пожал плечами. Ерши под боком завозился, пробормотал: «Птичка поёт», — и снова сладко уснул.
Все молчали, глядя на мелкого. Спал Бурун, подставив круп под морду Хойхо, сам положив голову ему на седло. Стихли птицы, насекомые не зудели. Солнце катилось к горизонту, ещё час и оно скроется в тёмных тучах, ползущих в эту сторону. Прогалина погружалась в блаженную дрёму.
Корвус протянул руку над Ерши, взял ладонь Мару, чуть сжал, провёл большим пальцем по маленьким костяшкам, по обкусанным ногтям, усмехнулся и отпустил. Горец молчал. Молчал и Бэн. Лишь ветер что-то шептал в кронах деревьев.
— Ты сохра…
— Я думал…
Мару и Корвус заговорили вместе, оборвали себя, улыбнулись, не глядя друг другу в глаза. И художник взял слово:
— Дома, в Скрытой деревне, ведь никто об этом не говорил. Все скрывали, кто они, прятались. Может, так оно и к лучшему, но когда оказываешься в большом мире, чувствуешь себя дураком. Будто самых очевидных вещей не знаешь. Только слова, а что они значат — неведомо. Я знал, что по папе у меня Энба-медведи и Тени, по маме, да успокой Солнце её душу, Фениксы и люди. А мне вот ничегошеньки не досталось. Может, чуть сильнее обычных людей… А, точно, ещё трезвею быстро, но это, не думаю, что особое качество Детей богов… Я ж вообще ничего о них не знал. Так, легенды всякие, сказки… — Он прокусил губу, чтобы в нахлынувшей безмятежности ощутить контраст и, сглотнув кровь, продолжил: — Я думал, ты тоже метис. Только недавно об этом размышлял. Мне заказали портрет на сватовство одной Энба-волчицы, так у неё глаза цветом почти как у тебя, только чуть холоднее. Думал, ты тоже их рода…
Мару не перебивал, невесомо поглаживая волосы Ерши. Корвус поднял глаза и наткнулся на непонимающий взгляд Бэна. Внутри шевельнулось злорадство: «Ага, про то, что он… Она Феникс, тебе не сказала!». Еле как подавил ехидную ухмылку, но ученик лекаря его огорошил:
— Ты помнишь, как зовут ту Энба-волчицу? И когда это было?
— Да вот, недавно совсем, месяц назад, — с привкусом разочарования ответил Корвус, — а имя… Ирнис как-то там.
— Ирнис уэнбэ ЛиЭнба Азару, княжна западных Энба-волков, — досказал Бэн с горестью в голосе.