«Рим». Мир сериала

В сенате почему-то Октавиан заседает один, а выбирать его должны были вместе с консулом-суффектом, с довольно близким родственником Квинтом Педием — имя противное, но человек был заслуженный. Квинт Педий — по линии Юлии Старшей, а Октавиан — Юлии Младшей, дочери Цезаря от другой жены.

Квинта Педия почему-то совсем нет, зато Цицерон есть, и он толкает речь, мол, поприветствуем юного Гая Октавиана, защитника республики, победителя негодяйского Марка Антония.

Д. Пучков: «Какой знаменательный день!»

К. Жуков: Да.

Д. Пучков: 

«Многие отдали жизни, чтобы мы снова объединились для управления нашей законной республикой, и как прекрасно, что мы приветствуем новое начало, приводя к присяге самого молодого консула в истории Рима — Гая Октавиана Цезаря». Тот сидит…

К. Жуков: …с каменной харей белой.

Д. Пучков: …практически на троне, да.

К. Жуков: В белой простыне.

Д. Пучков: «Почтенные сенаторы, для начала я не хотел бы восхвалять перед вами себя, я хотел бы почтить отца. В его честь я объявляю свой срок на посту консула началом новой эры — эры нравственной добродетели, благородства. Распутству и хаосу, который нам пришлось пережить, будет положен конец. Рим будет таким же, как был прежде, — гордой республикой добродетельных женщин и благородных мужчин. Я обращаюсь к вам не как легионер или гражданин, а как скорбящий сын. Моим первым постановлением возрожденной республики и в честь отца будет предложение объявить Брута и Кассия убийцами и врагами государства». — «Возмутительно! Как так?» Цицерон бежит: «Мой дорогой мальчик, мы так не договаривались». — «Не договаривались — и тем не менее будет так». — «У Брута и Кассия все еще много друзей, ты расколешь зал единства республики». — «Отойди от моего кресла. Мой отец погиб на этом полу, вон там, его ударили ножами 27 раз, его жестоко убили те, кого он считал друзьями. Кто скажет, что это не убийство? Кто скажет моим легионам, которые любили Цезаря, как и я, что это не убийство? Кто тут против моего предложения?» Прекрасно выступил!

К. Жуков: 

Там еще, если не ошибаюсь, зашли несколько легионеров таким бодрым шагом…

Д. Пучков: Посмотрели со значением.

К. Жуков: На самом деле он ничего подобного не говорил. Когда его избрали консулом, как положено, в составе коллегии, законопроект вынесли в сенат, но вынес его Квинт Педий, а отнюдь не Октавиан. Чтобы никто не подумал, что Октавиан заинтересованное лицо. Квинт Педий выступил с предложением, его приняли, и оно в историографии имеет название «закон Педия», а никак не «закон Октавиана». По закону Педия врагами государства и убийцами Цезаря объявлялись не только Брут и Кассий, а вообще все, кто в этом деле участвовал. Их лишали званий, привилегий и, что самое главное, имущества.

Д. Пучков: Ну хоть не убивали?

К. Жуков: Кого поймали — того, конечно… Но они к тому времени все уже слиняли, закон же не в один день принимается. Было известно, что он готовится. Как только Октавиан стал консулом, да еще с такой армией под боком, плюс второй-то консул не кто-нибудь, а его близкий родственник, который ему в рот смотрит, — все поняли: пора вставать на лыжи.

Д. Пучков: 

А куда бежали?

К. Жуков: К Бруту. Добежали не все.

Ну а Кикеро, он же Цицерон, потом в опустевшем сенате страшно мучается.

Д. Пучков: «Может, ивового чая?»

К. Жуков: Да, ему его хаус-ниггер Тирен предлагает…

Д. Пучков: 

«Лучше белены. Меня перехитрил ребенок!» — «Ну, тогда за город — свежий воздух и сон пойдут тебе на пользу». — «Пиши письмо Марку Юнию Бруту и Гаю Кассию Лонгину». — «Хозяин, если Октавиан узнает, что ты переписываешься с Брутом…» — «Не болтай, пиши! Герои республики, приветствую вас…»

К. Жуков: А в это время дети Ворена воруют у папы из кассы денежки по чуть-чуть и планируют дерзкий побег.

Д. Пучков: Дербанят общак фактически.

К. Жуков: Ворен общается с детьми, чинит игрушечного слона, но тут появляется мулатовидная рабыня.

Д. Пучков: Рабыня, да-да. Ее Ирка все побить пытается, а та ее на хер шлет.

К. Жуков: Рабыня одета в странные шмотки — кошмар! Но тем не менее Ворену это абсолютно не мешает, даже наоборот — как-то вдохновляет, он ее страшно шпилит, а потом говорит: «А теперь иди отсюда, вот возьми деньги и иди отсюда».

Д. Пучков: Да-да-да: «На столе лежат монеты, возьми половину». — «Да пошел ты!» — «Ты просто не видела, сколько там». — «А я не шлюха». — «Нет? А тогда зачем ты здесь?» — «Я думала, что нравлюсь тебе». — «Ну, полагаю, я тебе тоже нравлюсь?» — «Ну вроде того». — «Какая счастливая из нас получилась бы пара. Деньги возьми!» — «Да пошел ты! Я же сказала — я не шлюха». — «Слышь, я сказал взять деньги!» Ворен прекрасен, когда в нем военный просыпается.