«Рим». Мир сериала

К. Жуков: Причем, заметьте, договаривались обо всем этом не лично Цицерон и Октавиан. Цицерон вынужден был договариваться — о ужас! — с солдатскими депутатами (так назывались), то есть депутатами легионов. Трудно сказать, виделись ли в этот момент сам Цицерон и Октавиан. Я думаю, что, скорее всего, нет, по крайней мере до вступления в город.

В это время Атия у себя дома занимается приятными домашними заботами — выбирает какие-то тряпочки, видимо на очередную модненькую шмотку. Рассматривает что-то типа шелка, судя по гладкой фактуре, говорит: «А есть лен?» Лен в Италии не растет, его привозили с севера, стоил он очень дорого. Он, конечно, не был так полезен для здоровья, как шелк, но тем не менее ценился. Все же ходили в шерсти самой разной выделки — могла быть такая тонкая, что хоть трусы шей…

Д. Пучков: Ну все равно же шерсть.

К. Жуков: Шерсть — это шерсть, а в Италии жарковато, поэтому льняная одежда — признак достатка. Шелк дороже, вопросов нет, но если все в шелке, а она одна во льне — это круто! Кстати говоря, персы до раннего Средневековья награждали льном своих вельмож, солдат. Получить отрез льна, чтобы на всю одежду хватило, это было прямо во!

Д. Пучков: Наградная рубашечка, да?

К. Жуков: Да, революционные льняные шаровары. Появляется Октавия, сестренка будущего императора и уже почти консула. Она уговаривает маму срочно ехать с Октавианом мириться, потому что так все повернулось. «Дочь моя, я очень ценю наши редкие разговоры, когда ты необкуренная».

Д. Пучков: «Ценю наши беседы в перерывах между твоими наркозагулами». В общем, Октавия, мучаясь наркотической абстиненцией…

К. Жуков: «Передать, что ты его любишь? Что ему сказать?» — «Скажи, что у него все наши деньги, пусть вернет». И тут же без перехода: «Только не голубой. Изо льна есть?»

Д. Пучков: Октавия в одиночку уезжает к братцу, а Пулло и Ворен приезжают к себе на «малину», на хазу к своим головорезам.

К. Жуков: «Это мои дочери, освобожденные из рабства. Старшую сделали проституткой. Мальчик — сын моей жены от другого мужчины. Относитесь к ним с уважением и добротой…»

Д. Пучков: 

Представил от души!

Вышел с каменной рожей: «Это моя дочь-шлюха, это сын моей жены не от меня. Всем уважать или зарежу!» Братва так на него посмотрела…

К. Жуков: Куда деваться-то, да?

Д. Пучков: Отвел всех в комнатку. «Мы все подметем, покрасим. Нравится?» — «Да, отец». — «Будем сновать жить вместе. Сначала будет неловко, несомненно, но мы семья и будем вместе, как положено, и не будем вспоминать прошлое». Ворен-то хочет как лучше. Мы опустили, что вначале старшая сеструха сказала, что не время бежать, денег нет. Пока доедем до дома, наворуем и там уже…

К. Жуков: Да, собрались в дерзкий побег удариться. Октавиан встретился наконец с Октавией.

Д. Пучков: Октавий ее приветствует: «Смотрю, ты по-прежнему жрешь, как лошадь?» Подбодрил сеструху.

К. Жуков: «Жрешь, как лошадь, а тощая!» Матерый глист-трехлеток.

Д. Пучков: «Как ты смеешь! Я не тощая, может, стройная, возможно, худенькая. Это ты тощий. Как тебя ветром не сносит?»

К. Жуков: «Доспехи держат».

Д. Пучков: «Матушка передает, что любит тебя». — «Правда?» — «Она бы пришла со мной, но ей взбрело в голову, что ты должен прийти к ней». — «Ну, тогда состарится в одиночестве». — «Понимаю, что ты чувствуешь. Неужели трудно уступить? Это же твоя мать». — «Октавия, ты была там и знаешь, что она за мать». — «Боги свидетели, у меня не меньше причин ненавидеть ее, а может, больше — к чему это приведет? Кого любить, если не собственную мать?» Вопросы любви в Древнем Риме, я смотрю, стояли остро. «Она вынудила своего любовника избить меня». — «Ты преувеличиваешь ее влияние, она во власти Антония, без него ей страшно и одиноко. Она совершила ошибку». — «Я думал, хоть ты будешь на моей стороне. А на нем был ее пот». Отлично!

К. Жуков: «Ну, они любовники, что ж… какой-то ханжа».

Д. Пучков: 

«Да не корчи из себя праведника! Ты загнал семью в губительные долги ради того, чтобы поиграть в солдатики. Да я сама могу избить тебя». «Продолжать разговор не имеет смысла», — говорит спокойный Октавиан. «Ну не злись, пошли домой». — «Не намерен вступать в город, пока сенат не назначит меня консулом, а затем я буду жить на вилле Цезаря. Если мать решит меня там навестить, никто ее не остановит». Красота!

К. Жуков: Вот это «назначить меня» в фильме немного удивляет — как сенат может назначить кого-то консулом? Консула выбирают вообще-то — и не одного, а двух.

Д. Пучков: А кто второй, не говорят.

К. Жуков: Там сделали монтаж второму консулу. Октавиан молодец: приперся в Рим, всех напугал, а потом войска-то вывел, чтобы не мешать выборам консула и чтобы никто не подумал, что он кого-то к чему-то принуждает.

Д. Пучков: Все сами.

К. Жуков: Войска-то в пяти километрах от города — очень «далеко».

Д. Пучков: Ни на кого не влияет!