У Черепанова забрали доспехи и регалии, включая перстень кентуриона, но шнурки и ремень оставили. И деньги тоже. Изъятое имущество сложили в отдельный мешок и опечатали. Взамен выдали грязное шерстяное одеяло и подчеркнуто вежливо препроводили в «рабочее» помещение.
Внутри было темновато. Но без труда можно было различить еще двоих заключенных. Совсем немного, если учесть общую численность легиона.
— Ты кто? — спросил один из них, немолодой уже мужик, густо обросший щетиной.
— Череп, — лаконично ответил Геннадий.
Другой штрафник, помоложе, гаденько захихикал… И тут же схлопотал от старшего сочную затрещину.
— Присядь. — Старший махнул рукой на скамью. — Слыхал о тебе. За что?
— С латиклавием не поладил.
— Понятно.
— А я с увольнения опоздал! — сообщил молодой. — На трое суток. И чего теперь?
— Десять ударов, — сказал Черепанов. — И месячное жалованье. Если сам пришел.
— Сам-сам. А бить кто будет? Свои или…
— Заткнись, — уронил старший, и младший заткнулся. — Вижу, устал?
— Двенадцать часов в седле.
— Ясно. Ну отдохни. Ты, дай-ка свое одеяло.
— Да ты что, Хрис! — завопил молодой.
— Цыть!
— Да ладно, у меня есть, — запротестовал Черепанов.
— Ничего, он мне его еще вчера в кости проиграл, — усмехнулся старший. — Поспи, уважаемый. Сон слаще, когда тепло, а ночи нынче прохладные.
Черепанов спорить не стал. Взял второе одеяло, улегся на доски и мигом уснул.
Утром их всех разбудила стража. Завтрак. Никаких разносолов: по куску грубого хлеба с отрубями да по кружке воды. Вчерашний завтрак был не в пример качественнее. Но Черепанов съел все. Правило номер раз: ешь, что дают, и спи, когда удается.
Сквозь прорези у потолка пробивался утренний свет, и у Черепанова появилась возможность получше разглядеть своих «сокамерников».
«Молодой» и оказался молодым — тощим мальчишкой лет семнадцати. Видно, только-только завербованным. Старший, Хрис, костлявый, жилистый мужик. Речь мягкая, но в глазах — волчья тоска.
— Не думал, что буду тут с самим Черепом сидеть, — произнес он. — Что ж ты такого сделал, что наш алополосный[143]
Магн тебя сюда засадил?— Германскую шайку побил. А потом повесил тех, кто уцелел.
— Большая шайка?
— Сотни полторы.
— А у тебя сколько было?
— Моя кентурия. И турма вспомогательных.
— Неплохо! — Хрис присвистнул. — Так тебя награждать положено. За что же в карцер?
— Нарушение императорского эдикта. Пленных варваров не вешать, а вербовать на римскую службу. А буде не согласятся — с почетом провожать домой.
— Да уж… Не повезло тебе, кентурион. За такое штрафом не отделаешься. Фракиец-то когда приедет?
— А кто его знает.
— Плохо твое дело. Еще хуже моего.
— А твое — какое?
— Кентуриону своему по морде врезал.
— Ого!
— Да терпение мое кончилось. Изводил он меня. Ну, тоже понятно. Баба от него ко мне ушла. А он как узнал — так с тех пор мне никаких увольнительных. И работа самая грязная. И чуть что — палкой. Ходил первому жаловаться — еще хуже стало. — Хрис махнул рукой. — Это у тебя, слыхал, в кентурии все по чести, а у нас в пятой когорте все повязаны. И все из легионеров деньги тянут, порви их Кербер! Прорвы ненасытные…
Черепанов промолчал. Что тут скажешь. Ударить старшего по званию — преступление первого разряда. Жаль. Мужик вроде неплохой…
Дверь распахнулась. На пороге стоял сам префект лагеря[144]
Митрил по прозвищу Скорпион. Высокий, совершенно седой мужчина. Старый служака, бывший примипил.— Череп, на выход!
В «предбаннике» уже распечатали черепановский мешок с изъятым имуществом. К удивлению Геннадия, тут же, на столе, лежала и его спата.
— Облачайся!
Подполковник не заставил себя уговаривать.
Вдвоем они вышли на Виа квинтана[145]
. Обычно в это время здесь было не протолкнуться от тренировавшихся легионеров. Но сейчас было пусто.Митрил шел впереди. Несмотря на приличный возраст, под шестьдесят, он сохранил быстрый, размашистый шаг легионера.
Лагерь был пуст. И тих. Черепанов терялся в догадках. Они подошли к зданию принципия, штаба легиона. Охраны у ворот не было. Ничего себе! Где же все?
Митрил миновал ворота и вошел внутрь через боковой вход. Тоже не охраняемый.
По узкому коридору они прошли в главный зал, где проводились военные советы. Здесь, в специальной нише, хранились штандарты легиона: «орел», имаго — штандарт с изображением императора, вексилла — знамя легиона. Здесь, к некоторому облегчению Черепанова, охрана была. Двое стражников, как обычно.
У лестницы, ведущей на галерею, префект лагеря остановился.
— Наверх, — скомандовал он, пропуская Черепанова вперед.
На лестнице слуха Геннадия достиг странный гул. Словно очень отдаленный шум океана.
Шагнув сразу через три ступеньки, подполковник ступил на галерею и увидел закованные в доспехи спины всех шести трибунов легиона: главный, Магн, — справа, особняком.
Офицеры раздвинулись, пропуская Черепанова вперед…
Весь легион был здесь, на внутреннем дворе принципия. Все десять когорт. Не строем, как обычно, а просто толпой. Молчаливой и от этого еще более грозной. Сверкающее поле бронзовых и стальных шлемов, кое-где проросшее красными гребнями кентурионов.