Римский орел

Но когда он остановился перед возвышением, на котором стояли троны Августа и его Соправительницы, ему не пришлось задирать голову. Командующий Дунайскими легионами сдернул с головы великолепный шлем и опустился на колено. Черепанов последовал его примеру.

Император кивнул и сделал знак: «Поднимайтесь».

Геннадию рассказывали, что молодой Север не любит церемоний. А вот его матери они нравятся.

Мамея взирала на них сверху холодными бесцветными глазами. Главным образом — на Черепанова. Внучка Септимия Севера Юлия Авита Мамея терпеть не могла Фракийца. Об этом Геннадию тоже рассказывали.

— Ты просил аудиенции, — недовольно процедила она. — Зачем? И зачем ты притащил с собой какого-то кентуриона…

Вчера Максимин сказал подполковнику: «У римлянина должно быть три имени. А у тебя только два. Не хочешь взять еще одно? Мое».

«Если ты не против, — сказал Черепанов. — Я бы взял имя своего отца».

«Как звали твоего отца?»

«Павел», — ответил Геннадий.

«Хм-м… Ростом ты тоже невелик[158]. Ладно, сойдет. Все же не какой-нибудь там Вортигерн. Значит, так ты и будешь зваться: Геннадий Павел».

Мощный голос Максимина гулко прокатился по залу:

— Его зовут Геннадий Павел Череп. И я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его.

Столпившиеся позади трона царедворцы недовольно загудели. Фракиец никого не баловал придворными манерами. Человек, которому сам прадед нынешнего императора Септимий Север позволял называть себя по имени, полагал, что может не утруждать себя подобострастными оборотами.

Черепанов наблюдал не столько за царедворцами в белых и белых с пурпуром тогах, сколько за окружившими тронное возвышение преторианцами. Преторианцам Максимин тоже не нравился. Это ясно читалось на их надменных физиономиях. Особенно на одной из них, принадлежащей старому знакомцу, трибуну гвардии Сексту Габинию Оптимиану, официальному жениху Корнелии. Надо полагать, и этот здесь неспроста.

Да, Максимина здесь не любили. Разве что сам император глядел на него без откровенной враждебности. Лишь с неодобрением.

Но Фракийцу всеобщая нелюбовь, похоже, по барабану.

«Не чересчур ли он храбр? — подумал Геннадий. — Ведь легионы Фракийца — далеко, а преторианцы — совсем близко».

— Я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его, — пророкотал Максимин. — Этот кентурион стоит многих, когда дело касается защиты Рима!

— Я что-то слышал о нем… От Антонина Гордиана, кажется… — невнятным высоким голосом проговорил император.

Он поглядел на Черепанова сверху. Голос Александра Севера был вялым, но взгляд — острым и внимательным.

— Не ты ли недавно помог моему трибуну Габинию во время набега варваров защитить дочь сенатора Антонина Гордиана?..

«А ведь это — великая честь, — подумал подполковник. — Со мной говорит глава Первой империи этого мира». Если принять во внимание здешнее воинское звание — это вообще невероятно. Все равно что какой-то пехотный старлей удостоился приема у президента. А ведь император — покруче, чем президент…

— Нет, ваше величество. — Черепанов не знал церемониала (никто не потрудился его просветить), но решил, что это обращение подойдет. — Ваше величество неверно информировали.

— Разве? Значит, это был не ты?

— Это был я, ваше величество. Вас неверно информировали о роли достойного трибуна Габиния. Не хочу сказать дурного о доблести трибуна, собственноручно сразившего пятерых варваров, но если бы, хвала богам, мои разведчики вовремя не заметили дым, достойного трибуна постигла бы участь тех, кто не успел спрятаться или убежать. И он был бы так же мертв, как те германцы, которые осмелились вторгнуться на землю Рима. Но тем не менее доблесть трибуна Габиния достойна восхищения, ибо она оберегала жизнь прекрасной дочери сенатора Гордиана в то, пусть и не слишком долгое, время, которое понадобилось моим легионерам, чтобы разбить варваров.

Тут Черепанов одарил трибуна вежливой улыбкой. Физиономия Секста Габиния побагровела от ярости.

— Это так, Габиний? — осведомился император.

— Я не унижусь до спора с каким-то кентурионом, — процедил трибун.

В толпе придворных раздались одобрительные восклицания.

— Это правда, мой Август! — Мощный голос Максимина перекрыл все прочие звуки. — Действуя быстро и решительно, кентурия Геннадия Черепа уничтожила отряд, состоявший из полутора сотен варваров, которые за три дня до того практически без потерь захватили и разграбили пограничный городок Вессу, гарнизон которого составлял более двухсот человек. Я утверждаю: кентурион-гастат Геннадий Череп не только спас имение сенатора Гордиана и жизнь его дочери, но и столь дорогую моему императору жизнь трибуна Габиния, которому, конечно, стыдно признать, что он обязан жизнью «какому-то кентуриону». — Максимин усмехнулся. — Но у меня имеется подробный доклад, составленный на основании показаний многих свидетелей, которые подтверждают сказанное мной. Позволь вручить его тебе, Август… — Максимин шагнул вперед, протягивая свиток.

Трое преторианцев тут же преградили ему путь. Максимин усмехнулся и отдал свиток одному из них.