Римский орел. Орел-завоеватель

— А то кому же? Тебе нужно отрабатывать командные качества.

— Но, командир…

— И постарайся, сынок, говорить убедительно, чтобы их проняло. Давай, начинай!

Подтолкнув Катона к строю, Макрон нырнул к себе в палатку и принялся с отсутствующим видом точить кинжал.

Катон остался один перед двумя шеренгами солдат, иные из которых с виду казались сущими головорезами. Нервно прокашлявшись, юноша выпрямился и сцепил руки за спиной, лихорадочно подыскивая подходящие слова.

— Это… стало быть… мне бы хотелось поздравить вас со вступлением во Второй легион. Мы уже провели довольно успешную кампанию, и я уверен, что вскоре вы будете так же гордиться своим новым легионом, как гордились Восьмым. — Он пробежался взглядом по ничего не выражающим солдатским физиономиям, и уверенности у него поубавилось. — Я… я думаю, когда парни шестой центурии окажут вам радушный прием, вы сами почувствуете, что в своем роде мы как одна большая семья… — Катон стиснул зубы, чувствуя, что увязает в трясине избитых фраз. — Короче, если у вас возникнут какие-нибудь проблемы и вы захотите обсудить их с кем-нибудь, добро пожаловать в мою палатку.

Кто-то насмешливо хмыкнул.

— Меня зовут Катон, и я уверен, что достаточно быстро запомню ваши имена по дороге к расположению нашего легиона. Э-э… у кого есть вопросы?

— Оптион! — Легионер в конце шеренги поднял руку. Физиономия у этого малого была особенно зверской, и Катон, к счастью, еще с отбора запомнил его имя.

— Цицерон, не так ли? Чем могу помочь?

— Я просто подумал, а не дурит ли нас наш центурион. Ты и вправду оптион?

— Да. Конечно, я оптион. — Катон покраснел.

— А как давно ты служишь в армии, оптион?

По шеренгам пробежала волна негромких смешков.

— Достаточно давно. Ну, есть еще вопросы? Нет? Тогда сбор на рассвете в полной готовности для марша. Вольно! Разойдись!

Когда новоприбывшие не спеша разошлись, Катон сердито стиснул кулаки за спиной. Ему было стыдно за свое откровенно провальное выступление. Из палатки центуриона доносился равномерный скрежет затачиваемого о точильный камень клинка, и он понял, что насмешек Макрона ему не избежать. Наконец скрежет прекратился.

— Катон, сынок.

— Командир?

— Ты, может быть, и один из самых смышленых и смелых ребят, с кем мне доводилось служить.

Катон покраснел:

— Благодарю, командир.

— Но это твое обращение к новым парням было одним из самых плачевных, какие мне доводилось слышать. Право же, на проводах в отставку писцов порой произносятся более бодрящие речи. Я-то, признаться, думал, что ты мастак насчет вдохновляющей людей трепотни и всех таких штук.

— Я лишь читал о них, командир.

— Понятно. Значит, тебе нужно малость подкрепить теорию практикой.

Донельзя довольный тем, как удачно он высказался, Макрон улыбнулся. Вообще-то, он был скорее рад тому, что молодой Катон, несмотря на свою дворцовую (исключительную по солдатским меркам) образованность, не справился с простецким заданием. И центурион еще раз улыбнулся своему оптиону, ибо проявленная другим человеком слабость зачастую вызывает к нему доброе расположение.

— Не переживай, парень. До сих пор ты то и дело показывал себя с наилучшей стороны.

Пока Катон пытался подыскать спасающий его лицо ответ, снаружи донесся гул возбужденных голосов. Люди со всей территории хранилища взбегали на вал, обращенный своим внешним скатом к пристани.

— Что за суматоха? — пробормотал Макрон, выйдя вразвалочку из палатки и становясь рядом со своим оптионом.

— Должно быть, — предположил Катон, — что-то приближается со стороны моря.

Пока они гадали, народу на валу прибавилось. И все чаще над общим гулом толпы разносились крики:

— Император! Император!

— Пошли! — гаркнул Макрон и рысцой направился к дальней от них стене.

Катон держался чуть позади. Вскоре они смешались с плотной толпой и после основательной толкотни пробились не только на вал, но и на настил для караульных.

— Дорогу! — кричал Макрон. — Пропустите центуриона.