Риск, борьба, любовь

— Да-да, времени ни на что не хватало, — серьезно и задумчиво протянул старик. Взглянув на меня, он пояснил: — Вспомнил вот свою буйную молодость.

«Что буйную, это точно», — некстати подумал я.

А старик, не подозревая о моих мыслях, внезапно расчувствовался:

— Была у меня львица Пупа. Держал я ее так же, как ты, дома. Любил водить ее на поводке, даже в ресторан с ней ходил. А какой был лев! Цезарем звали. Они мне до сих пор снятся…

Он замолчал, чтобы скрыть подступивший к горлу комок. Воспоминания об ушедшей молодости, былом удальстве душили его, не давали возможности говорить. Чтобы не выдать свою слабость, Афанасьев отвернулся и украдкой вытер набежавшую слезу. Я хорошо понимал, что творится со стариком, ибо знал его историю. Молодость давно прошла, успехи понемногу забывались, а впереди ждали полное забвение и дряхлость. И мне вдруг стало жаль человека, который был готов раздавить меня, как комара. «Какой же я козел, — внезапно подумал я. — Ведь все мы когда-то состаримся, и я тоже».

Но передо мной сидел широкоплечий старец с мощными руками и крепкой шеей. Под жесткими кустистыми бровями скрывались лукавые глаза, не раз обманувшие тех, кто им доверялся. С некоторым усилием я вспомнил, что старик приехал ко мне вовсе не для того, чтобы вспоминать молодость. Именно ему предстоит решать: выделить мне деньги для завершения работы или расформировать аттракцион, а животных, которые считаются полностью не излеченными, расстрелять.

Впрочем, стоит ли так сгущать краски! Совершенно очевидно, что Афанасьеву невыгодно закрывать аттракцион. Более того, из его недавних намеков я понял: мне одному не справиться, значит, нужен опытный руководитель. Конечно же, он подразумевает себя! Ведь даже при беглом взгляде на лабиринт решеток, опутывающий цирк, он со своим опытом не мог не заметить, что здесь ведется большая работа. И интересует его не будущее аттракциона, а сегодняшний результат. Если результат есть, то будущее обеспечено. В том числе и будущее его, Афанасьева, почет, возрождение былой славы и авторитета. Руки старика подрагивали от вполне понятного мне волнения. Но он умело, с большой выдержкой, присущей пожилым людям, скрывал свое нетерпение.

После несколько затянувшейся паузы, словно стряхнув с себя печаль воспоминаний, Борис Эдуардович спросил:

— Ну, а как твои личные дела? Есть ли у тебя деньги?

Присутствие этого человека мучило меня. Мои чувства к нему постоянно менялись, и это выводило меня из равновесия. Чтобы разрядить обстановку, я решил отшутиться:

— Да вот они, мои личные дела и мои накопления!

И выдвинув ящичек серванта, извлек оттуда занятный документ. Это была расписка, где квартирная хозяйка подтверждала, что я полностью расплатился с ней за испорченную мебель красного дерева, ремонт квартиры и разбитый хрусталь. Протянув бумажку Афанасьеву, я, смеясь, добавил:

— Вот такой ценой и создаются лучшие полотна циркового искусства двадцатого столетия.

Афанасьев улыбнулся:

— Любишь кататься, люби и саночки возить! Зато теперь мне понятно, почему ты поселился в цирке. А расскажи-ка мне лучше, как тебе удается дрессировать тигрят, львят и прочих сволочат?

— С одной стороны, — ответил я, — успехи вроде бы ничего.

— Ничего — это пустое место, — перебил он и многозначительно посмотрел на блондина, уже несколько пришедшего в себя.

Не обращая внимания на их переглядки, я продолжал:

— А вот, с другой стороны, получается полная ерунда. Помощи от главка никакой. Денег не перечисляют. Реквизита до сих пор нет! Нормальной центральной клетки нет! Клеток для содержания животных не хватает! Все, что было деревянного, сожжено во время эпидемии микроспории, а нового не дают. Холодильника для хранения мяса — и то нет! Я уже не говорю о костюмах, о том, что звери ни разу не слышали оркестра и аплодисментов, не знают, что такое яркий свет, публика и прочие раздражители.

— Ну до этого-то еще далеко, — дружелюбно, но уверенно заявил Афанасьев. А Виктор Викторович согласно закивал.

— Да как вам сказать, — вскочил я. — Пойдемте, сами все увидите!

— Правильно! — обрадовался блондин, опасливо поглядывая в сторону львенка. Пойдем, посмотрим!

Подойдя к двери, я широко распахнул ее.

— Прошу вас.

Афанасьев развел руками, спрятал за бровями хитрый прищур глаз и, опираясь на палку, поднялся. Мы подошли к лестнице.

— А львенка-то, львенка забыли закрыть! — забеспокоился Виктор Викторович.

Как бы в подтверждение его слов, на лестнице немедленно появилась лопоухая голова Султана, глаза малыша озорно горели.

— Выскочил, выскочил, лови его! — закричал Виктор Викторович, прячась за Афанасьева.

Увидев меня, озорник рванулся вперед и, опрометью промчавшись мимо нас, скрылся за поворотом.

— Ничего-ничего, — успокоил я гостей, — он бегает за мной по всему цирку. Ему трудно спускаться здесь — лестница слишком крутая. Он сейчас обежит вкруговую этаж, спустится по соседней лестнице и встретит нас внизу.

— Он, что, вот так свободно гуляет по цирку? — изумился Афанасьев.

— Конечно, — подтвердил я. — А куда он денется?!