Риск эгоистического свойства

На следующий день Ксения Петровна Александрова огласила Катерине Воронцовой свое решение о том, каким образом внучка будет жить дальше:

– Я внимательно изучила расписание твоих занятий и работы, учла также и замечание о библиотеке и домашних занятиях. И пришла к выводу, что график твоей жизни сильно помешает моему распорядку и нанесет вред самочувствию. Ты станешь задерживаться неизвестно где, возвращаться в неурочное время, это внесет хаос в мою жизнь. А я буду нервничать, волноваться, что мне с моим сердцем категорически запрещено.

Сердце у Ксении Петровны, как и положено любому «пламенному мотору», находилось в полной боевой исправности, вызывая у Катьки смутное подозрение, а знает ли бабушка вообще, где находится этот орган в ее теле.

И все остальные органы, вместе взятые. Ибо здоровьем Ксения Петровна, как и убеждениями и характером, обладала железными. За девять лет их совместной жизни бабушка Александрова посещала поликлинику регулярно – раз в полгода, проходила всевозможные обследования на предмет строгого слежения за своим здоровьем. Из всех лекарственно-оздоровительных препаратов Ксения Петровна принимала только витамины.

– Поэтому я решила, что на время учебы тебе лучше проживать в студенческом общежитии. Летом, после сессии, станешь жить здесь.

– Но мне не положено общежитие, у меня московская прописка. Да и тем, кому положено, иногородним, дают одному из десяти, мест нет, – не могла поверить в возможность обретения свободы Катерина.

– Этот вопрос я решу, – твердо заявила Ксения Петровна.

Катька смутно подозревала, что бабушка хочет избавиться от нее навсегда, а заодно лишить внучку отягощающей ее московской прописки. И как ни уговаривала она себя, что подозрения эти сильно смахивают на застарелые детские обиды и страхи и приписывание бабушке излишних ужасных и злых черт характера, но освободиться от такого ощущения не получалось, и Катерина сомневалась, что в один момент «оковы пали, и свобода…»!

И пали по личной инициативе начальника охраны тюрьмы!!!

На какие там «старые» связи давила товарищ Александрова и по каким чиновникам ходила – загадка!

Но через десять дней Ксения Петровна молча вручила Катьке ордер на поселение в общежитие на одно койко-место. А ее московская прописка осталась при ней, Катерине.

Боясь спугнуть эту сладостную, неизвестную, манящую свободу, Катерина собралась за час, старательно убрав после сборов, вымыв и приведя в образцовый порядок всю квартиру. И тут же уехала, скупо попрощавшись.

– Звони каждый день, в полдевятого вечера, и отчитывайся, как у тебя дела! – «попрощалась» приказом Ксения Петровна.

Да хоть восемь раз в день! Главное – вырвалась – свобода!

Соседкой Катерины в двухместной комнате общежития оказалась заводная, разбитная деваха из города Екатеринбурга, звали которую Надя. Она тут же попыталась руководить Катериной, установить свои правила проживания, указать, у кого и какое место в этом проживании предполагается в дальнейшем, начав со своего «первого» номера, осмотрев с ног до головы сиротскую упаковку жилички-соседки.

Но, встретившись с ой каким непростым взглядом Катерины, перепуганно притихла, призадумалась и в дальнейшем не позволяла применять презрительно-назидательного тона в общении.

Уж за кого она ее приняла, за интернатку или зэчку какую, это только Надьке известно. Свои выводы она оставила при себе, но тявкать гордой сытой домашней болонкой на дворовую боевую псину поостереглась до конца их совместного проживания.

Вообще-то Надька оказалась девчонкой неплохой: не злобливая, не сплетница, умела придержать язык где надо, не жадная и, что самое главное, не глупая.

Уживались. И неплохо.

До определенного момента, но и его Катерина смогла пережить, принять и по большому счету к Надьке он не имел отношения, она явилась всего лишь инструментом судьбинушки.

Катерина привыкала к новой жизни. Жизни без постоянного контроля, без запретов всего, без каждодневного отчета по стойке «смирно», без ежеминутного распорядка дня, но…

Как ни старайся, но жить приходилось по расписанию, пусть учебы-работы, но суть не менялась.

И все же, все же, все же!

Самостоятельная, никем не контролируемая жизнь!

Ей невероятно нравилось учиться, она получала небывалое удовольствие от получаемых знаний и небывалое же, непередаваемое удовольствие от того, что сама решает, что ей есть, когда ложиться спать, когда вставать. Однажды даже позволила себе посмаковать этот экзотический вкус свободы и, пропустив первую пару, спать! Вот!

Посмаковать не особо получалось, поскольку вбитый годами муштрующий распорядок дня, начинавшегося подъемом в семь утра, въелся в кровь и сознание, подняв ее задолго до треньканья будильника.

«Ну и что!» – сказала себе Катька, воспринимающая теперь каждый день новой жизни как праздник. И позволила себе ни фига не делать, послоняться по комнате, выпить запрещенный в прошлой жизни, крамольный кофе.

Кра-со-ти-ща!

Кстати, насчет купить, выпить и съесть.