Риск эгоистического свойства

– Да не хочу я твоей горячей водички! – И ловил ее за руку, усаживая. – Сядь, Кошка!

Она садилась на стул напротив него, придвинутый как можно ближе, стукалась о его колени, рассматривала во все глаза и повторяла:

– Тим! Тим! Неужели ты приехал?!

– Все, Катюха! Стоп! – не выдержал он. – Я здесь, я приехал! А теперь давай поговорим спокойно.

– Давай! – счастливо улыбалась она. – Давай говорить! Многомного! Как ты? Как твоя учеба?

– Нормально, – ушел от ответов Тимофей. – Ты лучше скажи, как собиралась Новый год встречать? И почему у тебя елки нет?

Катерина, как восторженный глупый щенок, радуясь, улыбаясь беспрестанно, отрапортовала:

– Я обманула бабушку и останусь в общаге! Буду телевизор смотреть полночи, а если захочу, то и всю ночь! Представляешь!

– Уполне! – поморщился Тим, не разделив почемуто ее восторгов.

Нет, оно, конечно, понятно, может девица за семнадцать лет жизни первый раз встретить Новый год в двенадцать часов, как все нормальные люди, и посмотреть телевизор?

– Одна? – уточнил Тимофей.

– Да! Надька уехала домой, а телевизор это ее! Хороший телевизор! Я его как просыпаюсь, так сразу включаю! Знаешь, Тим, там много интересного показывают!

Понятно – дорвалась девочка до запрещенного!

– А что, у тебя здесь друзей нет? – вел дознание Тимофей недовольным тоном.

Катерина притормозила стрелять солнечнорадостными эмоциями через край, услышав, наконец, его тон и обратив внимание на недовольное выражение лица.

– Нет. У меня вообще друзей нет. Только ты.

– Так я и знал! – констатировал окончательный диагноз Тимофей. – А стаканы или рюмки у тебя есть?

– Есть, – озадаченная переменой темы, удивилась Катька.

– Давай. Будем пить. Я водку, ты шампанское. И поговорим. А едазакусь у тебя какаянибудь есть?

– Нет, – совсем уж растерялась и опечалилась студентка Воронцова.

Он кивнул, подтверждая свои мысли, и полез в свою большую спортивную сумку, с которой приехал.

– Этого я и ожидал. Как всегда, ты без продуктов нормальных и тощая, как кошка дворовая! – И стал выкладывать на стол пакеты с продуктами, источавшими невероятные, небывалые ароматы.

Задавать тупые вопросы «Где ты это взял и на какие деньги?» Тимофей Катьку отучил уже давно.

Она снова подскочила и засуетилась, стала накрыватьсервировать стол, красиво нарезая, раскладывая снедь по тарелкам, но почемуто молча, без восклицаний и восторгов.

Все. Накрыла. Сели.

Тимофей открыл шампанское, налил ей в бокал, себе плеснул немного водки в стакан. Подняли, чокнулись, без тостов, выпили.

– Я поэтому и рвался в увольнение, – поставив пустой стакан на стол, закусив соленым огурцом, сообщил он. – Знал, что ты тут глупостей наделаешь, потом не расхлебаешь!

– Каких глупостей? – смогла еле выговорить Катерина, морщась от ударившего в нёбо, в нос и в голову шипучего заряда шампанского.

– Тех самых, что вытворяешь!

Он налил им еще, но стакан не поднял, призывая выпить, а стал объяснять свое недовольство:

– Ты, Кошка, уже не в школе! Забудь это навсегда! И то, что можно не замечать, с кем учишься, и не знать, как их зовут, здесь не проканывает! Здесь совсем другая жизнь! У тебя теперь другая жизнь!

Он говорил зло, назидательно выговаривая, Катька переморгнула от неожиданности, пытаясь понять, что она не так делает, что его разозлило в ее поведении, что просмотрела и не поняла. Тимофей выпил без нее, закусил бутербродом и смотрел на Катерину, пока жевал, чегото он не увидел ожидаемого в ее взгляде, бросил надкушенный бутерброд на тарелку и закурил.

А Катька быстро выпила до дна, пока он закуривал. И задохнулась от взрывов шипучих во рту и желудке. Встала, открыла форточку и вернулась за стол совсем другая – собранная, готовая слушать, понимать, запоминать.

– Что, одна сидишь в комнате? На лекциях небось тоже одна, в сторонке? Вся такая серая мышьиндивидуалистка?

– Одна, – призналась Катерина и кивнула в подтверждение головой.

– А жизни ты где собираешься учиться? – требовательно спросил Тимофей. – В людях разбираться, учиться общаться с ними? А? С больными, когда доктором станешь, в силу необходимости? Или ты хочешь, чтобы о тебе молва пошла, что, мол, доктор она неизвестно какой, но баба страннааая!

– Ты о чем, Тим? Какая молва?