Рискованный флирт

Он сказал себе, что все это нелепые фантазии, что ни одна чистая, сладкая женщина не лежала еще в его кровати и не ляжет добровольно.

Но она, кажется, охотно танцевала с ним… Не могла она этим наслаждаться, наверняка у нее был типично женский мотив к тому, чтобы такой казаться, она заставила его поверить, что наслаждается и счастлива! А когда он вгляделся в выражение приподнятого к нему лица, он на мгновение поверил, что ее серебристо-серые глаза светятся восторгом, не отвращением, и она дает ему притягивать ее к себе, потому что сама этого хочет.

Конечно, все это ложь, но есть способы сделать ложь полуправдой. Дейн знал эти способы. Она, как любой человек со времен творения, имеет свою цену.

Следовательно, ему остается выяснить, что это за цена и хочет ли он платить.

Он завел ее в самый дальний угол сада. Большая часть коллекции римского искусства последнего лорда Эйвори оставалась красоваться среди кустов – несомненно, потому, что передвинуть гигантские статуи стоило огромных денег.

Дейн подхватил свою спутницу и посадил на каменный саркофаг. Сам он стоял на резном подножии, но был настолько высок, что их глаза оказались на одном уровне.

– Если я в ближайшее время не вернусь, моя репутация разлетится вдребезги, – напряженно сказала она. – Вам это безразлично, но предупреждаю, Дейн, я не приму это с кротостью, я…

– Моя репутация уже разбита вдребезги, и вам это безразлично.

– Неправда! – крикнула она. – Я пыталась сказать: я вам сочувствую; я хотела помочь вам исправить дело. Естественно, в разумных пределах, но вы отказались слушать. Потому что, как все мужчины, умеете держать в голове только одну мысль, и то обычно неправильную.

– В то время как женщины способны держа в голове одновременно двадцать семь противоречивых мнений, – парировал он. – Вот почему они не могут придерживаться принципов.

Он взял ее руку и начал стягивать перчатку.

– Лучше остановитесь, – сказала Джессика. – Вы только окончательно все испортите.

Он сдернул перчатку, и при виде тонкой белой ручки все мысли о переговорах вылетели у него из головы.

– Я не знаю, как может быть хуже, – пробормотал он. – Я опьянен самонадеянной языкастой кривлякой-леди.

Она широко раскрыла глаза, вскинула голову:

– Опьянен? Ничего подобного. Вам больше подойдут слова «месть» и «злоба».

Он успешно расправлялся во второй перчаткой.

– И все-таки я опьянен, – ровно проговорил он. – У меня появилась безумная идея, что вы – самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. За исключением прически, – добавил он и с отвращением посмотрел на завитки, перышки и жемчуга. – Она ужасна.

Джессика нахмурилась:

– Ваши романтические излияния приводят меня в восторг.

Он приподнял ее руку и прижался губами к запястью.

– Sono il tuo schiavo, – пробормотал он. Губами Дейн почувствовал скачок ее пульса. – Это означает – я твой раб, – перевел он.

Джессика выдернула руку.

– Carissima. Моя дорогая.

Джессика проглотила ком в горле.

– По-моему, вам лучше придерживаться английского.

– Но итальянский так выразителен! Trbo voluto dal primo momenta che ti vedi. – Я хочу тебя с первого момента, как только увидел.

– Mi tormenti ancora. – С тех пор ты меня мучаешь.

Он продолжал говорить на языке, которого она не понимала, о том, что он думает и что чувствует. Глядя, как смягчается ее взгляд, слыша, как учащается дыхание, он сдернул с себя перчатки.

– О нет, – выдохнула Джессика.

Он наклонился ближе, продолжая на языке, который ее завораживал.

– Не надо пользоваться мужскими уловками, – надтреснутым голосом сказала она и коснулась его рукава. – Что я сделала такого непростительного?

– Заставила меня хотеть тебя, – сказал он на языке своей матери. – Сделала удрученным, одиноким. Заставши жаждать того, что я поклялся не желать и не искать.

Она должна была услышать ярость и тоску в его словах, но она не отшатнулась, не попыталась сбежать. И когда он обвил ее руками, только задержала дыхание, потом выдохнула, и он уловил этот выдох, когда их губы соединились.

Джессика слышала смятение в его голосе; не надо быть прорицательницей, чтобы понять, что это не к добру. Она уже сто раз велела себе бежать. Дейн ее отпустит. Он слишком, горд, чтобы принуждать к объятиям или преследовать.

Она просто не могла этого сделать.

Она не знала, чего он хочет, а даже если бы знача, сомневалась, что сможет ему это дать. Но Джессика чувствовала – чувство было такое же определенное, как понимание неминуемой катастрофы, – что он хочет этого отчаянно.

Но, и, несмотря на здравый смысл и доводы рассудка, она не могла от него отказаться.

Вместо этого она отказалась от себя; такое искушение у нее возникло при первой встрече, усилилось, когда она смотрела, как он расстегивал ее невообразимые перчатки, и стало нестерпимым, когда они целовались в, грозу.

Дейн был большой, темный и прекрасный, от него пахло дымом, вином, одеколоном и мужчиной. Сейчас она узнала, что никогда в жизни ничего не хотела с такой неистовой силой, как слушать его низкий голос, от которого мурашки бегут по спине, ощущать на себе его сильные руки и развратные губы.