Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации

Ну а если добавить к переводу хороший комментарий, как сделали Д.С. Лихачев и Е.Ч. Скржинская? Этим способом можно достичь адекватного восприятия текста источника или, что то же, понять взгляды, воззрения и интересы древнего автора: Нестора или Иордана. Но ведь у читателя XX в. совсем другие запросы, требования к предмету, интересуют его иные сюжеты: не как думал Нестор или Иордан о передвижениях готов и гуннов, а почему эти передвижения совершались? И какое место они занимают либо в обществоведении, либо в науке о биосфере, то есть этнологии? Вот чтобы ответить на последний вопрос, написана эта статья. Потому в ней двухступенчатая система сносок предпочтена прямой: сноскам на источники, ибо тогда пришлось бы давать собственный комментарий, дублирующий уже сделанный. А это было бы неуважением не только к Дмитрию Сергеевичу и Елене Чеславовне, но и к многим другим историкам, труды которых были нами внимательно прочитаны и изучены.

Иными словами, соотношение переводчика, комментатора и интерпретатора таково же, как заготовителя сырья, изготовителя деталей и монтажника. Один из них не достигнет успеха без помощи двух других. А опыты совмещения трех профессий в одном лице не давали положительных результатов даже в древности. Но в одном я позволю себе не согласиться с С.Е. Маловым. Он пишет: «Я буду очень рад, если историки будут заниматься переводом памятников, но только с соблюдением всех правил грамматики» [184, с.88]. Наверно, академик пошутил! Ведь это то же, что рекомендовать строителю высотного дома самому выплавлять сталь из железной руды, самому изготовлять двутавровые балки, самому поднимать их краном и уж потом водворять на место. Знание древнего языка для историка – роскошь. Ведь если он переведет текст иначе, чем филолог, ему надлежит отказаться от своего толкования. Филолог-то знает грамматику лучше.

А для обобщения язык источника вообще безразличен, ибо важен только смысл: война, мир, договор, поход – попросту говоря, событие. Оно-то и является тем «кирпичом», из которого сооружают дворцы, замки и халупы. Тут другой первичный материал и другая методика, которую, в отличие от «филологической», можно назвать «криминалистической». Подобно тому как хороший сыщик использует не только рассказы свидетелей, но и состояние погоды в момент преступления, мотивы и черты характера преступника и жертвы и, главное, вспоминает примеры аналогичных поступков, стремясь уловить отклонения от закономерности, так и этнолог вправе учитывать географию, этническую и личную психологию, фазы этногенеза и моменты смещений закономерности при контактах. Расширяя горизонты темы и отслоив факты от источника, этнолог может уловить связи событий, их внутреннюю логику и добиться результатов, интересных и ему самому и читателю.

Поиски удовлетворительной версии, объясняющей преимущества гуннов в IV – V веках

Аммиан Марцеллин и Иордан объясняют победу гуннов над аланами их специфической тактикой ведения войны. «Аланов, хотя и равных им в бою, но отличных от них человечностью, образом жизни и наружным видом, они... подчинили себе, обессилив частыми стычками» [151, с.91]. Почему же аланы не переняли тактику гуннов? У них было время – целых 200 лет. Гунны, как известно, разбивали и готскую пехоту, вооруженную длинными копьями, на которые легко поднять и коня и всадника, и, наконец, у алан были крепости, которые гунны брать не умели. Так что версия обоих древних авторов недостаточна для выяснения сути дела.

Сравним теперь фазы этногенеза. Хунны и сарматы – ровесники. Оба этноса вышли на арену истории в III в. до н.э. Значит, 700 лет спустя они были в самом конце фазы надлома, причем хунны испытывали феномен смещения – внешний разгром и раскол этнического поля. В этой фазе появляется много субпассионариев, разлагающих этносоциальную систему или являющихся балластом. У алан так и было, а хунны сбросили свой балласт сяньбийцам, и те быстро разложили сяньбийскую державу, вместо которой появились десять химерных этносов.

Но «неукротимые хунны», то есть пассионарии, оказавшиеся на западе Великой степи, нашли выход из крайне тяжелого положения. Вместо того чтобы встречать и побеждать врагов, они стали искать друзей, где только было можно. И когда в 360 г. началась война с гото-аланским союзом, поддержанным Византией, у гуннов было много друзей, говоривших на своих языках, имевших свои религии и свои нравы, но выступавших вместе с гуннами и умноживших их ряды. Вот что дал симбиоз!