Ритмы улиц

Неожиданно я замер, лихорадочно прокручивая свою память назад, снова ныряя в ту жаркую августовскую ночь, погружаясь в атмосферу Пражского клуба, а после и отеля. Вспомнилось всё — финал, танцы, выпивка, Мари. Мари, Мари, Мари — всюду была она. Всю ночь, все последующие дни меня преследовала только она, её прикосновения, поцелуи, ласки, движения. Всё то, что я так тщательно прятал в самых потаенных уголках своей памяти и сознания, накрыли меня с головой.

И в одну секунду — я все понял.

— Твою мать, — шепнул я одними губами, чувствуя, как парни перестают меня держать, понимая, что этого больше не требуется, — Выходит, что…

— Парни, — грубый голос Ефима прервал меня на полуслове, — Заткнитесь.

Переведя на него взгляд, я увидел, как он кивает в другую сторону. Туда, где стояла Ира. Стояла — и смотрела на меня расширившимися от шока глазами.

— О чем он говорит, Андрей? — спросила она, и её голос дрогнул, — Что было четыре месяца назад?

Сглотнув, я попытался что-то сказать, но меня снова прервали — в этот раз Димон:

— Не твое дело. Это касается только команды. Не тебя. Ты здесь вообще лишняя.

Впервые я был благодарен армяну за его грубость. Не пришлось самому что-то говорить. Я сейчас был явно к этому не готов. А вот Ира, наоборот, жаждала общения.

— Андрей, скажи мне, что происходит?

Кашлянув, прочищая горло, я смог всё же выдавить из себя:

— Ира, тебе правда сейчас стоит уйти. Я позвоню.

Бросив на меня еще один взгляд, будто, не веря в то, что я действительно это говорю, Ира неожиданно сжала губы и, подскочив ко мне, отвесила звонкую пощечину.

— Скотина, — прошипела она и, прежде чем кто-то успел отреагировать, скрылась за дверью.

Я же даже не поморщился и не предпринял ни единой попытки её остановить — понимал, что заслужил. Всё это было лишь моей виной. Доигрался. Сев на пол, я поднял глаза на Диму:

— Выходит, ты этого не делал?

— Если ты про секс с Мари, — хмыкнул Мухин, — То нет. это делал только ты. Ну, я имею в виду — из команды. За всех мужчин мира говорить не рискну.

— Прекрати острить, — поморщился я, пытаясь осознать всё, что сейчас происходит, — Почему мне не сказал?

Армян приподнял бровь:

— А я был обязан? Нет, мы, конечно, друзья и всё такое, но такие вещи должен говорить не посторонний человек, а тот, кому ты ребенка заделал.

— Дрон, — рядом со мной опустился Ефим и сжал мое плечо своей рукой, — Как это вообще получилось?

Я нервно усмехнулся:

— Тебе в подробностях? Или, может, нарисовать схемку?

— Грозный имеет в виду, — подал голос Демид, — Как все привело к таким последствиям? Вы что, не думали о защите?

— Мы выжрали почти весь вискарь, что был на столе, — мрачно напомнил я, — И полирнули всё это текилой. Я вообще не помню, как мы до отеля то добрались.

— Да? Странно, а когда танцевали — выглядели более чем адекватно, — хмыкнул Кир, пихая локтем в бок брата.

— Ага, — с готовностью кивнул тот, — Вам обоим явно нравилось всё происходящее.

— Вы нас видели? — вот вам и декабрь откровений.

Все пятеро с готовностью кивнули, а Димон добавил:

— Не думаешь же ты, что вам просто повезло и мы так удачно все разом ушли курить? И это при том, что никто из нас не дымит. Нет, мы просто решили вам не мешать, чтобы утром не было никаких неловких пауз.

Да уж, их и не было. Зато сейчас тут неловкости — хоть отбавляй. можно ложкой жрать. Вашу мать, у меня будет ребенок. Месяцев через пять. Я стану отцом. И узнал об этом только сейчас. Потому что девушка, которая разделит со мной это событие, почему-то не хочет, чтобы я об этом знал. Кстати, а почему?

— Мне нужно её увидеть, — заявил я, поднимаясь на ноги.

Всё сразу встало на свои места — и то, как Мари отдалилась от нас всех, и то, как активно она старалась сократить наше общение. Она постоянно озиралась, будто нервничала, и эта ее одежда, которая становилась все более безразмерной и мешковатой. Но не думала же она, в самом деле, скрывать это от меня всё время?!

— Дрон, не надо, — Мухин попытался схватить меня за руку, но я вырвался.

— Почему? Я имею право хотя бы на один разговор. Я, черт возьми, отец!

— Да какой из тебя отец? — усмехнулся Димон, — Ты сам еще ребенок. Хочешь знать, почему я скрывал? Или почему так ношусь вокруг нее? Чтобы такие, как ты, не играли с ней. Машка добрая. Очень. И это приносит ей только вред. Ты обидел её, буквально растоптал тем, что не смог настоять на своем. Ты ведь чувствуешь что-то к ней, но Мари отказала тебе — и ты не стал бороться.

Я понимал, что мой друг — бывший или действующий, не важно — прав от первого до последнего слова. Прояви я хоть чуть больше упрямства и упорства — и Золотцева бы сдалась. Я видел, что мои чувства взаимны, но малодушно отказался от борьбы. Дал слабину, пошел по легкому пути, и теперь пожинаю плоды этого выбора, причиняя боль окружающим меня людям. Которые ни в чем не виноваты.

А армян продолжал, не замечая никого вокруг, глядя прямо на меня: