Очнулась я от того, что все тело ныло, в голове разрывалась какофония звуков и ощущений. Как будто кто-то, с особо изощренной фантазией, запихнул в голову гигантский металлофон и теперь развлекается тем, что непрерывно бьет по его пластинкам тяжеленными молотками. Я заставила себя сесть и осмотреться. Так! Я не в погребе. Над головой и по бокам торчали ветки деревьев с пожухлой осенней листвой. Что это? Шалаш? А это отдаленное журчание – речка? Ого, меня вывезли на природу? Жаль, что с погодой просчитались. Недельку назад здесь еще тепло было. Но за последние сутки погода резко ухудшилась, и теперь ледяной ветер, свободно гуляя по шалашу, пробирал до костей.
Прислушавшись к звукам, я поняла, что снаружи кто-то есть. Ага, значит, меня охраняют. Интересно, кто? Хорошо бы Ермошка. Думаю, с ним мне удастся договориться с глазу на глаз. Раз меня до сих пор не прикончили, значит, я нужна им живой. Ноги у меня были связаны. Руки тоже. На этот раз веревки, туго скрученные в три ряда, глубоко врезались в кожу. Освободиться от таких пут без посторонней помощи не удастся. Потихоньку двигая ногами, я приблизилась к выходу из шалаша и выглянула наружу.
– А, моя прекрасная пленница. Пришла в себя? – услышала я мужской голос.
Я узнала его, хоть и слышала всего один раз в жизни. Скосив глаза в сторону, я убедилась в том, что слух меня не подвел. Справа, недалеко от шалаша, стоял Анатолий Зиничев. Длинной палкой он помешивал дрова в костре.
– Прости, что пришлось обойтись с тобой грубо, но кто ж знал, что ты такой прыткой окажешься? Как ты бедного Ермошку приложила! Еле оклемался мужик, – улыбаясь гаденькой улыбочкой, говорил Зиничев. – Есть хочешь?
Вопрос был задан обыденным тоном, будто мы с ним просто выехали на пикник и теперь он, как радушный хозяин, собирается меня потчевать. Я не ответила. Зиничев усмехнулся.
– Не хочешь разговаривать? Дело твое. Только, позволь тебе заметить, это не я к тебе в дом вломился. Не я копался в твоем прошлом, пытаясь навредить. Не я заставил тебя лупить доброго человека и тем самым заработать удар по голове.
– Хотелось бы уточнить, какого человека вы добрым называете? – подала я голос.
– Как это какого? Ермошку, конечно. Он вам и ужин принес, и в сортир тебя отпустил, а ты его за это нокаутировала, – продолжая улыбаться, пояснил Зиничев.
– Про пистолетик рассказать забыли, – добавила я. – Как Ермошка ласково на меня дуло направлял. По-доброму так, нежненько.
– Ну, это всего лишь мера предосторожности. Заметь, не лишняя мера. Если б не пистолет, думаю, Ермошка сейчас в подвале бы валялся, а ты с этим дегенератом Дроном в Тарасов мчалась бы. Верно?
– Непременно.
– Ну, вот. А в мои планы это не входило. Ты ведь о моих планах не заботилась? Вот и мне твои неинтересны, – оставляя шутливый тон, прошипел Зиничев. – Теперь, по твоей милости, придется все переигрывать. И откуда ты только взялась такая?
– Что с Дроном? – задала я вопрос.
– Беспокоишься? Правильно делаешь, красавица, – подходя ближе, произнес Зиничев. – Ничего хорошего твоего Дрона уже не ждет. Не надо было против реальных мужиков интриги плести. Сидел бы в своем домишке, рыбу удил. Так нет же! Ему, видите ли, совесть на старости лет обелять приспичило. Душу облегчить захотел. Ну, и как? Облегчил, а? Чего молчишь? Тебя спрашиваю, легче ему стало?
Зиничев уже почти кричал.
– У него спросите, – слегка отодвинувшись, ответила я.
– И спрошу, не сомневайся. Перед смертью, – с угрозой в голосе произнес Зиничев.
– Вам все равно не удастся уйти от наказания. Слишком густо наследили, – вставила я.
– На это можешь не надеяться. Если уж мне сопливым мальчишкой удалось сухим из воды выйти, то сейчас, с моими связями, об исчезновении Дрона никто даже не узнает. Да и твой конец не так уж сложно в несчастный случай обратить, – заявил Зиничев.
– Чего вы добиваетесь? – спросила я.
– А ничего! Просто хочу, чтобы всякое быдло не совало нос в мою жизнь. А уж какими методами я этого добьюсь, мне плевать. Это Дрон у нас мастак по части идеологии. Ну, вот скажи, чего ему спокойно не жилось? Квартира есть. Дом в зачуханной деревеньке есть. Дочь-красавица. Так нет же! Ему правду подавай! А кому его правда нужна, а? – снова завелся Зиничев.
– Матери Прохорова нужна, – тихо произнесла я.
– Да старуха уж и думать об этом забыла! – взревел Зиничев. – Она и Дрона-то не вспомнит, если он к ней заявится. А он за какую-то старуху собственного ребенка под удар подставил. Ну, не идиот ли?
– Послушайте, Анатолий, вам лучше самому сдаться, пока вы новых бед не натворили. Суд учтет чистосердечное признание.
Попытка вразумить Зиничева ни к чему не привела. Лишь больше распалила его.