Ритуал прощения врага

Татьяна вздрогнула, прислонилась к стене, не сразу сообразив, что Лена — дочка Евдокимовны, которая проживала в ее квартире, а теперь живет в деревне. Она, притаившись, молчала. Три часа ночи — не самое удачное время для визитов.

В дверь бухнули кулаком или ногой.

— Ленка! Это я! Открой!

Невнятный мужской голос — похоже, пьян. Или чего похуже. И снова никого в глазке. Может, упал? В дверь снова застучали. Человек что-то кричит, но разобрать, что именно, невозможно. И вдруг наступила тишина.

— Кто там? — негромко спросила Татьяна. За дверью было тихо. — Вы меня слышите? Кто там? — Тишина была ей ответом.

Татьяна присела на корточки, приложила ухо к створке и услышала хриплое дыхание человека. Притаился? Она осторожно приоткрыла дверь, не снимая цепочки. Створку толкнули, и Татьяна вскрикнула. Цепочка натянулась. Татьяна выглянула в щель и увидела человека, привалившегося спиной к створке. Он не шевелился.

— Эй, вы! Вам плохо? — спросила она в щель.

Мужчина молчал. Умер? Утром его найдут… Звонить в полицию? Или в «Скорую»? Она постояла нерешительно, затем попыталась закрыть дверь, но та не поддавалась — мешал лежавший на лестничной площадке человек. Что же делать? Решившись, она сняла цепочку, дверь тут же распахнулась, и незнакомец ввалился в прихожую. Он лежал на полу, не шевелясь, и, похоже, даже не заметил, что его «впустили». Был это молодой парень в расхристанной, не очень чистой одежде, небритый, с длинными нечесаными волосами.

— Послушайте! — Татьяна потрогала его за плечо. — Вставайте!

Мужчина не шевельнулся. Она переступила через него и вышла на слабо освещенную лестничную площадку — там было тихо и пусто. Она вернулась в квартиру и замерла, раздумывая. Пришелец лежал наполовину в прихожей, наполовину на лестничной площадке. Недолго думая, Татьяна схватила его под мышки, втащила внутрь — он оказался неожиданно тяжелым — и заперла дверь. Подержала в руках цепочку, но набрасывать не стала. Она не смогла бы объяснить, почему не набросила — может, потому что она теперь не одна? А этот… она скользнула взглядом по лежащему на полу человеку — мужчина все-таки совсем не страшный. Она снова подхватила его под мышки и потащила из прихожей в комнату. Через пять минут он лежал там на полу — затащить его на диван у Татьяны не достало сил. Запыхавшись, она упала на диван и принялась с любопытством разглядывать незнакомца. Руки его были разбросаны в стороны, голова запрокинута… тощая шея, длинные волосы…

Она смотрела на него и раздумывала о том, кто он такой. Знакомый Ленки, возможно, близкий, раз пришел ночью запросто. Залетел, как синица в открытую форточку. Он был плохо одет: потрепанная черная футболка, дешевая куртка, старые джинсы, кроссовки. Не особенно чистые руки, испачканы… похоже, это кровь… Кровь? Упал? Или подрался? Синяков не видно, лицо бледное, впалые щеки, трехдневная щетина, торчащий кадык на длинной тощей шее.

Она сидела, бездумно рассматривала мужчину на полу, и впервые не думала о своих проблемах. Ей пришло в голову, что этому человеку тоже плохо, и идти ему некуда, раз пришел к Ленке, которая уже год как живет в деревне. Что их связывало? И почему он не знает, что она вышла замуж? Что с ним? Болен? Наркоман? Пьяница? И вообще кто он такой? Вопросы, вопросы… В том, что он не мог ответить на ее вопросы, была своя прелесть и широкое поле для фантазии — она могла выдумать о нем все, что угодно. «Табула раса»[6] — вспомнила она фразу Марины, которая сказала ей однажды, что в Городище Татьянина жизнь начнется с чистого листа. Табула раса! Незнакомый человек — табула раса — лежал на полу у ее ног, и она могла выдумать о нем все, что угодно.

Недолго думая она осторожно подсунула ему под голову вышитую подушку. Потом принесла из спальни плед и накрыла его — на полу холодно, даром что лето. Посидела еще немного и отправилась на кухню мыть посуду. Ей пришло в голову, что он проснется… проснется же он когда-нибудь? — и она предложит ему кофе, в гостиной или на кухне, а там немытая посуда. Не было желания жить, не то что мыть посуду — раньше, а теперь появилось, теперь гость в доме, хоть и незваный.

Она мыла посуду и улыбалась до ушей, чувствуя, как поднимается изнутри предчувствие перемен. Она больше не испытывала ни страха, ни неуверенности. Что-то где-то зрело, наливалось соками и новым смыслом…

Разобравшись с посудой, Татьяна, стараясь не шуметь, принялась за уборку. Стерла пыль с серванта и журнального столика, взбила диванные подушки, красиво расправила шторы и унесла вазу с мертвыми засохшими цветами. Постояла немного перед зеркалом, пытаясь взглянуть на себя глазами постороннего человека.

Около пяти она прилегла на диван и уснула. Она могла лечь в спальне, но почему-то осталась в гостиной. Ей хотелось быть поближе к нему…

Разбудило Татьяну прикосновение — ее трясли за плечо. Она открыла глаза и увидела незнакомца. Он сидел на краешке дивана, с удивлением уставившись на нее. Глаза у него были странного цвета — светлого пива или меда. Его рука лежала на ее плече.