Ритуал прощения врага

Шибаев уминал картошку, слушая вполуха и думая о своем. Вернее, не думая ни о чем. Он никак не связывал женщину, о которой говорила соседка, с той, которую знал сам. Жанна одна и Жанна другая были разными личностями. От горячей картошки его стало клонить в сон, и мерный голос Саломеи Аркадьевны он воспринимал как журчание ручья. Он устал и хотел спать. Даже кофе нисколько его не взбодрил. Впрочем, Шибаев, в отличие от адвоката, прекрасно засыпал после двух-трех чашек. «Ты, Ши-Бон, какой-то железобетонный, — обижался Алик, страдавший от бессонницы после полуночных дружеских посиделок с кофе под занавес. — Все не как у людей!»

Поднимаясь по лестнице на свой этаж — лифт стоял на профилактике, хотя тут даже реанимационный капремонт вряд ли помог бы, — Шибаев вспомнил о том, что Алик не любит собак, а также о Шпане. Как его кот относится к собакам, он не имел ни малейшего представления, но допускал, что, по традиции, плохо. Он замедлил шаг и с сомнением взглянул на Макса, безропотно идущего рядом. Тот ответил ему преданным взглядом и с силой замотал хвостом. Ладно, два на два, подумал Шибаев, мы против них, и посмотрим, кто кого.

Адвокат, заслышав знакомые шаги, распахнул дверь, не дожидаясь звонка, и смерил сожителя испепеляющим взглядом. Шибаев, состроив виноватую мину, развел руками — не вели, мол, казнить! Макс попятился. Шибаева всегда удивляло, как безошибочно Алик улавливает и узнает его шаги еще на лестнице — куда там радару! Даже бывшая его супруга Вера не обладала подобным чутьем.

Он переступил порог родного дома и сказал:

— Привет! Давно встал? — делая вид, что не подозревает о том, что снедаемый беспокойством Алик не ложился вовсе. — Знакомься, это Макс. — Дрючин перевел взгляд на пса. Предупреждая вопрос адвоката, Шибаев сказал: — Это собака Жанны, осталась на улице, и я забрал. Жанну пытались убить, она в реанимации.

Алик ахнул. Тема недостойного поведения друга снялась сама собой.

— Ты Шпану не видел? — спросил Шибаев, сбрасывая куртку.

— Шпану? — не понял Алик.

— Как он с собаками, не знаешь?

— Ты, Ши-Бон, чего? При чем тут Шпана? — остолбенел адвокат.

— Макс пока поживет с нами. Если дойдет до драки, то Шпана набьет ему морду. «Макс вроде тебя, не боец», — хотел добавить Шибаев, но удержался и вместо этого сказал: — Он еще маленький и боится. А Шпана, сам знаешь, мужик крутой. Кофе можно?

— Сейчас, я мигом! — вскрикнул Алик. — Что случилось с Ильинской?

— Ее ударили ножом вчера около двенадцати ночи, когда она вывела собаку.

— Это тот самый?

— Не знаю, Алик. Может, и тот.

— Значит, она его видела! Ты был прав.

— Я предположил, что она его видела. Я не знаю. Это, как ты понимаешь, не одно и то же. Посмотрим.

— Она… — Алик хотел спросить, будет ли Ильинская жить, но не решился. Он догадался, что Шибаев был с ней те две ночи, когда не явился ночевать. Дрючин сгорал от любопытства, но понимал, что сейчас не время для расспросов.

— Пока рано говорить. Посмотрим. — Тон у Шибаева был мрачный. — Как насчет кофе?

Алик, вздыхая, побежал на кухню. А Александр отправился в ванную. Он стоял под попеременно то горячей то холодной водой, и ему казалось, что жесткие мерные струи вымывают из него чувство вины, безнадежности и страха за Ильинскую. А также все мысли, оставляя тело и голову звонко пустыми.

…Они сидели на кухне, Алик при галстуке, Шибаев — завернутый в полотенце. Макс сидел на полу, не сводя с него преданного взгляда круглых коричневых глаз. Алик пил кофе из большой кружки — слабый, со сливками и очень сладкий. Шибаев, для которого это была уже пятая чашка за последние восемь часов, две первые — это пластиковые стаканчики из кофейного автомата в больнице, двумя другими его угостила Саломея Аркадьевна — ее кофе был ни рыба, ни мясо, и только кофе, сваренный Аликом, был таким, как он любил — «трехсортным блендом», запредельно крепким и несладким. И это было странно, так как сам Алик такой не употреблял — ему нравилось пить из литровой кружки, очень сладкий и со сливками, как уже упоминалось. Шибаев был не переборчив в еде, скорее всеяден. Мясо, картошка, пиво, хлеб, рыба. Все равно. И кофе — любой, но чтобы ложка стояла. Когда-то в знак протеста против диетических выбрыков бывшей жены он стал класть в кофе три или даже четыре ложки сахара и потом, давясь, пил воду, чтобы убрать противный сладкий привкус во рту. Но после развода опомнился и покончил с дурной привычкой. Он и Алику пытался доказать, что тот не прав, но Дрючин сказал твердо, что: во-первых, это не его собачье дело и нечего лезть, когда не просят; во-вторых, ему так нравится — жизнь коротка, и не нужно ни в чем себе отказывать; в-третьих, он запивает кофе бутерброды, и потому его надо много, и кроме того, от крепкого кофе у него бессонница. Он собирался привести еще с десяток аргументов, поднаторев в судейской риторике, но Шибаев поднял руки, сдаваясь. Ведь что такое дружба, если подумать? Дружба — это восприятие друга таким, как он есть, без попыток его исправить. Кардинально исправить, мелочи не в счет.

— Что ты собираешься делать? — спросил Алик.