Рюрик. Полёт сокола

— Ты жив, сокол мой! — молвила она и прижалась щекой к его сильной груди. Они надолго замерли так, не говоря друг другу ни слова, купаясь в благостном потоке счастливого единения.

— Чудно, право, колдунья моя, — тихо проговорил Рарог, теснее привлекая девушку, — у меня ещё никогда в жизни не было ничего подобного. Я ощущаю нас двоих, как одно целое. Может, я затем и попал в эту вражью ловушку, а ты вырвала меня из цепких объятий самой Мары, чтобы мы наконец оказались вместе? Быть с тобой рядом, просто касаться тебя… во мне живёт какая-то необычайная радость и счастье…

— Нам нужно идти, — со вздохом молвила спасительница, заставляя себя оторваться от Рарога и встать. — Только давай я тебе вначале раны травой умащу, вот порезник растёт, быстро всё заживляет, — ворожея камешками раздавила траву и заботливо и осторожно смазала её соком израненный лик спасённого.

— Одно плохо, — с тяжким вздохом молвил Рарог, — меч мой у них остался…

— Постой, — вдруг остановилась девица, — а как ты попал сюда, да ещё один, без охраны?

— Так ты же меня позвала, на бересте написала, что ждёшь на своей заимке, и ещё написала, чтобы я приехал один, потому что очень соскучилась. Да я наизусть запомнил, хоть береста вместе с поясом осталась: «Милый, приезжай один, жду тебя на заимке. Твоя Лада». Бересту эту мне малец какой-то сунул, когда я в Ладоге новые лодьи оглядывал.

— Да не писала я ничего! — воскликнула горячо девица. Потом тихо промолвила. — Это Велина. — Я как раз охотнику нашему Шмелю рану в последний раз перевязала, говорю: всё, теперь само заживёт. Едва он на тропе скрылся, как мне отчего-то тревога в душу закралась, и чем дальше, тем больше, жжёт просто. Я в воду заговорённую посмотрела, и вовсе едва чувств не лишилась. Увидела, как волокут тебя связанного и бьют, а рядом берёза согнута и к поваленному древу за вершину привязана. Место то я сразу признала. Рванулась, будто ветром понесло, мимо идущего по тропе Шмеля вихрем пролетела, он даже слова молвить не успел.

— Так это его стрелы двух изведывателей вражеских уложили? — спросил Рарог.

— Его, они с пометкой, как и у всякого охотника, чтоб не было сомнения, чья добыча, — молвила уже спокойно юная спасительница, вновь пробираясь впереди сквозь густую поросль.

— Куда мы идём, к тебе домой?

— А мы и так у меня дома, — устало улыбнулась девица, — я хочу показать тебе одно место…

Князь взял её за руку, и они вскарабкались по крутому склону, цепляясь за выступающие камни и коренья, а после шли по лесу какими-то звериными тропами. Наконец, уже под вечер, голодные, уставшие, в пыли и лесной паутине, они вышли к девственному лесному озеру.

— Чудо-то какое! — невольно вырвалось у Рарога. Он стоял, ошеломлённый нежданной красой. Небольшая округлая чаша озера, чистые нехоженые берега с душистыми травами и цветами, чуть поодаль густые ели, будто добрые крепкие воины, охраняющие покой. А, напротив, на другой стороне озерца, светлая рощица берёзок, словно стайка смешливых девиц с тонкими станами выбежала к берегу порезвиться. Солнце ещё некоторое время цеплялось за вершины строгих елей, тоже любуясь лесным чудом, но, не в силах больше удерживаться, тихо сползало вниз. Провожая его взором, Рарог вдруг обнаружил совсем рядом, между берёзами и елями, крохотную избушку, так ловко упрятанную в зелени, что и не разглядишь.

— Ты здесь живёшь? — восхищённо спросил князь.

— Это моя девичья светёлка, — улыбнулась ворожея.

— Тогда приглашай, хозяйка, — склонил голову в учтивом поклоне воин.

— Как же, приглашай, — рассмеялась Ефанда, — погляди-ка на нас, в болотной грязи да паутине, пыли и трухе лесной, куда ж такими-то в светёлку?

— Ой, прости, ты права хозяюшка, вначале Купалу уважить надобно, — смутился Рарог.

— То-то, — с нарочитой строгостью погрозила пальчиком девица, — сюда!

Они подошли к берегу в том месте, где к воде обозначилась едва заметная тропка. Князь на миг задумался: может, для начала проплыть туда-сюда в одежде, пускай прополощется, а уж затем раздеться…

— Э, нет, — будто услышав его мысли, покачала головой девица, — это озеро не простое, в нём в одежде нельзя, тем паче грязной, водяника обидишь!

С этими словами Ефанда стала разоблачаться. Вначале расстегнула и положила на корягу свой узкий пояс с ножом. Рарог следом одним привычным движением стянул с себя рубаху. Горячая волна, снова как тогда в овраге, ударила изнутри, во рту мигом пересохло, сердце заколотилось.

Ефанда присела на корягу и стала такими же плавными движениями расстёгивать ремешки своих расшитых козьих черевичек, изогнув стан так изящно, что князь не мог оторвать от него восхищённых очей.

Рарог стянул свои сапоги, не чувствуя и не ощущая собственного тела. Сердце буйствовало в висках, в голове шумело, всё вокруг померкло и исчезло — кроме Неё.

Она встала с коряги, легко развязала шнурок на груди своего одеяния из тонкой, но прочной кожи, пригодной для хождения по густой лесной чащобе.