Рижский редут

– Православный, – отвечал он. – А коли делить мою кровь на составляющие, любой французский повар в отчаяние придет – две доли того, шесть долей сего, одна доля разэтакого. Я как-то из любопытства считал: может ли человек быть ровно на треть, положим, гишпанцем. Не получается.

– Как это не может? – спросил я. – Допустим, у него прадедушка коренной гишпанец, а отец прабабки с другой стороны – гишпанец на четверть, и еще кто-то затесался, так ежели сложить все эти дроби…

“Не получается.

Бессмертный так это произнес, что во мне родилось желание противоречить. И я постановил для себя, что непременно, раздобыв бумагу и перо, произведу эти расчеты. И попросил его о содействии, но про гишпанскую кровь умолчал, а сказал, что хочу начертить план улиц, прилегающих к складу Голубя, а также тех, где слышал, как под землей поют «Марсельезу».

В конце концов Бессмертный отправился прочь, видимо, покупать свечи. Он дал мне слово, что пошлет записку на Даленхольм, где мои родственники стояли в дозоре, готовые всякий миг двигаться наперехват противнику, вздумавшему форсировать Двину. И я не позавидовал бы тому, кто подвернется им под горячую руку. Особливо, если это будет рука племянника моего Суркова, сильно раздосадованного утратой селерифера и обещанием Бессмертного вернуть треклятый самокат только после победы.

Я же, одетый огородником, пошел к складу Голубя валять дурака. Замысел Бессмертного был по-своему разумен – я сам не раз сталкивался с людьми, несущими околесицу, от которых иначе не избавишься, кроме как пошлешь их к кому-то иному, чтобы и он помучился порядком, их выслушивая. Я только боялся, что не выдержу дурацкой роли. Я, слава Богу, не лицедей, а офицер в звании мичмана, звании невеликом сравнительно с лейтенантским чином Артамона и Сурка, но тоже обязывающем соблюдать достоинство.

Когда я объявил, что человек, устроивший себе под крышей берлогу, и есть мой должник, то был изруган дурнем и орясиной. Я был к этому готов и продолжал настаивать: я-де желаю знать, куда его увезли, чтобы там навестить и потребовать уплаты денег за лук и морковку.

Бессмертный оказался прав – мне назвали людей, которые снесли раненого Яшку вниз и, смастерив носилки, куда-то его перетащили. Один из этих благодетелей был приказчиком у Ларионовых. Как я понял, по случаю войны, которая всех оправдывает, он позабыл о всяком целомудрии и пустился на поиски приключений, а Яшка ему покровительствовал. Равным образом он, видно, покровительствовал Яшке, докладывая ему, в каком расположении духа сейчас старик Ларионов и перестал ли он клясть беглого сына. На основании этих взаимных обязательств оба и оказались в амбаре, часть которого была занята ларионовским товаром: Яшка там поселился, а приказчик Аввакум водил туда жриц любви, возможно, рассчитываясь с ними за услуги предоставлением ночлега и сворованными из ларионовской лавки товарами.

Но сейчас торговля русских купцов сошла на нет, их лавки в Гостином дворе и в Московском форштадте погибли, а товары хранились в ожидании лучших времен на складах в Рижской крепости или в Петербуржском предместье. Сторож намекнул мне, что Яшку якобы отправили в отцовский дом, и даже назвал Столбовую улицу, но это уже вызывало сомнение. Первое место, где Мартын Кучин станет искать моего враля, – это новое ларионовское жилище. И не так глуп этот Мартын, чтобы не выследить там Яшку, он будет подсылать туда множество народу, как хотел подослать меня, пока не добьется своего.

Я попытался припомнить Аввакума, которого, возможно, встречал в ларионовских лавках, и не смог. Его дружба с Яшкой говорила о его молодости, но староверы рано женят парней, чтобы не помышляли о блуде, и те живут с супругами при старших, отделяются редко, тут уж не побегаешь ночью в поисках приключений. Возможно, Аввакум был молодым вдовцом или же имел такую жену, что страшна, как смертный грех.

Наконец я взял себя в руки и стал рассуждать логично.

То, что Аввакум оказался ночью на складе, могло означать не только его непотребство, но, напротив, покорность хозяину. Когда в городе столько пришлого люда, лучше бы при товаре находиться многим сторожам. И ведь Яшка звал на помощь, уверенный, что Аввакум с товарищами не бродит по окрестным улицам, а сидит где-то на втором или третьем ярусе склада. Да и двери склада были приоткрыты не для гулящих девок, а чтобы впустить поздно пришедшего Яшку. Похоже, я возвел напраслину на непорочного приказчика. А коли так, он и этой ночью будет вместе со сторожами охранять склад Голубя.