Робеспьер

«Бешеными» жирондисты окрестили группу народных агитаторов, представлявших самое левое крыло в лагере демократов. В состав этой группы, кроме Жака Ру, начавшего свою разоблачительную деятельность еще с весны 1792 года, входили Варле, Леклер, Клэр Лакомб и др. Хорошо знакомый с тяжелой, беспросветной нуждой городской бедноты, Ру был видным членом клуба Кордельеров. Он находился в близких отношениях с Маратом и одно время скрывал Друга народа у себя на квартире. «Нет большего преступления, — говорил Ру в своих проповедях, — чем наживаться за счет народных бедствий и производить ростовщические сделки, вызывая слезы и разорение народа. Нация, сбросившая с себя иго тирана, должна обрушиться на жестокие происки аристократии богатства». «Бешеные» требовали установления смертной казни для барышников и спекулянтов, введения строгих законов в отношении хлебной торговли, декретирования максимума (предельных твердых цен) на продукты и предметы первой необходимости. Не ставя вопроса об уничтожении частной собственности, «бешеные» вместе с тем гораздо последовательнее и принципиальнее всех других демократических группировок боролись за установление социального равенства между гражданами новой Французской республики. Агитация «бешеных» зимой — весной 1793 года отвечала борьбе и чаяниям широких народных масс, в первую очередь беднейших слоев населения Парижа. Требование максимума стало главным лозунгом городского плебса столицы.

Выступление «бешеных» осложняло борьбу, кипевшую в Конвенте. Поскольку Ру и его товарищи своими призывами били прямо по жирондистам, мысль о союзе монтаньяров с «бешеными», казалось, напрашивалась сама собой. Но к этой мысли лидеры монтаньяров пришли не сразу. Правда, они не разделяли жирондистской теории невмешательства государства в экономические отношения. В равной мере они не поддерживали и экономических мероприятий жирондистов. Еще в декабре 1792 года Сен-Жюст резко обрушивался на правительственные махинации с необеспеченными выпусками бумажных денег. Тогда же Робеспьер в сильной речи осудил теоретические построения «государственных людей». Критикуя экономический либерализм жирондистов и их учителей — физиократов, Неподкупный указывал, что защитники ничем не ограниченной свободы торговли доводят страну до голода. «Необходимая для человека пища, — указывал Робеспьер, — так же священна, как и его жизнь. Все нужное для сохранения этой последней составляет достояние всего общества; только излишек является частной собственностью, только его можно отдавать коммерсантам. Всякая спекуляция, производимая в ущерб жизни себе подобных, есть не торговля, а разбой. Никто не имеет права собирать у себя груды хлеба, когда рядом люди умирают с голоду. Первое из прав есть право на существование, первый закон общежития есть обеспечение за всеми членами общества средств существования». Однако выводы, делаемые вождем якобинцев, были слабее, чем можно было бы ожидать, исходя из его речи. Робеспьер требовал, чтобы Конвент произвел учет имеющихся налицо запасов зерна, позаботился об обеспечении им рынков и определил строгие наказания за спекуляцию; до идеи таксации и установления твердых цен Неподкупный не доходил. Ученик Руссо, он опасался, что пропаганда «бешеных» может нанести непоправимый удар принципу частной собственности, которую он считал одной из основ общества. Требования социального равенства наводили Максимилиана на мысль о ненавистном ему «аграрном законе» — полном переделе земли, который, на его взгляд, находился в вопиющем противоречии с принципами законности и естественного права. Под влиянием всех этих соображений Робеспьер не только резко осудил Жака Ру и его соратников, но в феврале — марте ослабил остроту своих выступлений против жирондистов. Позиции Неподкупного разделяло подавляющее большинство демократов-якобинцев. Марат сожалел, что на дверях разгромленных парижских лавок не повесили для примера несколько скупщиков, однако он также не сочувствовал экономическим требованиям «бешеных». Что же касается Дантона и возглавляемой им группы монтаньяров, то они теперь были не прочь пойти даже на примирение с «государственными людьми», и не их вина была в том, что это примирение не удалось.

Таким образом, якобинцы в целом не поддержали «бешеных». Их смущали сформулированные с предельной резкостью требования Ру и его единомышленников, Сторонники широкой буржуазной демократии, они боялись серьезных ограничений в области экономики, ибо всякая система радикальных ограничений казалась им нарушающей принципы свободы. В требовании максимума они видели чуть ли не возврат к дореволюционной государственной регламентации. А главное, те слои мелкой буржуазии, интересы которой прежде всего представляли якобинцы, страдали от продовольственного кризиса в значительно меньшей степени, нежели небогатые мастера и рабочие; распространение же таксации на все предметы первой необходимости могло задеть интересы этой мелкой буржуазии самым непосредственным образом.