Робеспьер

Только крайняя левая часть якобинского блока, группировавшаяся вокруг Коммуны и возглавляемая Шометом, занимала более решительные позиции. Левые якобинцы, близко связанные с трудящимися массами, лучше понимали и защищали их интересы, чем остальные монтаньяры. Шомет заявлял, что бедняки в большей степени, чем богачи, совершали революцию; почему же теперь их интересы игнорируют во имя интересов богатых? Указывая на резкое несоответствие между заработной платой бедняка и ценами на предметы первой необходимости, Шомет приближался к поддержке «бешеных» в требовании максимума. Однако даже левые якобинцы, не хотевшие раскалывать единство якобинского блока, в угоду большинству монтаньяров отказались в этот момент от прямого союза с Жаком Ру и Варле.

В начале весны деятельность «бешеных» особенно активизировалась. Они стали призывать к немедленному осуществлению своих социальных требований. 4 марта ими был прочитан адрес к якобинцам, содержавший следующие знаменательные слова:

«…Депутаты-изменники не только должны быть отозваны, но их головы должны пасть под ударом меча закона… Имущественная аристократия — крупные торговцы и финансисты, вообще хищники, собираются возвыситься на развалинах феодальной аристократии. Никакой коронованный разбойник не осмелился бы напасть на нас, если бы он не был уверен в поддержке целой партии в Конвенте».

Ближайший соратник Жака Ру, Варле настаивал на необходимости народного восстания с целью изгнания жирондистов из Конвента. Попытка поднять восстание в дни 9–10 марта, однако, не увенчалась успехом. Влияние якобинцев в массах на этом этапе было значительно более сильным, чем влияние «бешеных», а якобинцы выступили против восстания. На призыв Варле не откликнулись ни клубы, ни Парижская коммуна, ни большинство секций. Не поддержали монтаньяры и требование «бешеных» об изгнании жирондистов из Конвента. Своевременным ли было восстание, предложенное Варле? События будущего показали, что путь, которым шли «бешеные», принципиально был правильным, и Робеспьеру вместе с его единомышленниками в конце концов пришлось пойти именно этим путем.

И вдруг в том же марте два страшных удара, направленных опытными руками, внезапно один за другим обрушились на республику. Первым было восстание в Вандее, вторым — измена Дюмурье.

Вандея и соседние с ней области представляли собой экономически отсталые провинции страны. Патриархальное крестьянство, составлявшее основное их население, было связано крепкими узами со своими помещиками. Почти изолированные от идей революции, слабо проникавших в эти окраинные районы, завидовавшие быстро богатевшей буржуазии и подстрекаемые кулацкой прослойкой, забитые крестьяне Вандеи оказались весьма восприимчивыми к контрреволюционной пропаганде дворянства и духовенства. Орудовавших здесь роялистов-эмигрантов и иных проповедников реакции щедро субсидировала Англия. В первые же дни мятежа повстанцы захватили крупный город Нант и устроили резню, в которой погибло более пятисот сторонников революции. Вскоре из Вандеи восстание перекинулось в Нормандию и Бретань.

Что касается Дюмурье, то этот авантюрист и двурушник давно уже вел недостойную игру. В первые дни марта он начал отходить из Голландии якобы под ударами австрийцев. Мятежный генерал вступил в тайные переговоры с врагом. Мечтая о военной диктатуре с помощью союзников, Дюмурье отправил в Париж наглое письмо, в котором называл Конвент «сборищем дураков» и требовал уничтожения Якобинского клуба. Но генерал просчитался, переоценив свое влияние на солдат. Пойдя по стопам Лафайета, он вынужден был разделить и его судьбу. Когда измена стала явной, армия его не поддержала, и в конце марта он с небольшой группой приближенных бежал к австрийцам. Французам пришлось оставить Бельгию. Войска интервентов вновь оказались у порога республики.

И вандейский мятеж и в особенности измена Дюмурье сильно дискредитировали жирондистов, значительно увеличив число сторонников «бешеных».

Жирондисты не предприняли каких-либо действенных шагов, чтобы подавить вандейский мятеж в его зародышевой стадии. Напротив, ему дали окрепнуть и переброситься в соседние районы. В этом не было ничего удивительного: многие из «государственных людей» втайне сочувствовали контрреволюционному восстанию. В равной мере не могла смутить жирондистов измена Дюмурье, отнюдь не являвшаяся случайным делом: она символизировала настроения крупной буржуазии, окончательно отошедшей от революции и стремившейся объединиться с роялистами. Да, теперь жирондисты видели единственное спасение для себя и тех слоев, которые они представляли, в поражении республики. Это было очевидно. И очевидность этого проявилась в первую очередь в стремительном росте влияния «бешеных». Отныне их поддерживали не только плебейские массы, но и значительная часть мелкой буржуазии. Отныне их социальная и политическая программа стала казаться этим слоям единственно пригодной для спасения независимости и завоеваний революции.