Робеспьер

«Вся мудрость правительства должна состоять в том, чтобы подавить партию, противящуюся революции, сделать народ счастливым, устранив все пороки и всех врагов свободы. <...> Счастье — идея новая для Европы», — начал свое выступление Сен-Жюст. Афористичный, бескомпромиссный, непреклонный, лично преданный Робеспьеру. Видя на трибуне этого молодого, беспощадного соратника Неподкупного, многие «болотные жабы» ловили себя на мысли, не стоит ли перед ними будущий диктатор, идущий на смену исчерпавшему себя Робеспьеру. Согласно вантоз- ским декретам всем коммунам Республики предстояло составить списки неимущих патриотов, после чего Комитет общественного спасения должен был представить доклад, «указав в нем способ, как удовлетворить всех обездоленных за счет имущества врагов революции, общий список которых будет ему передан Комитетом общественной безопасности». Иначе говоря, нужды бедных намеревались удовлетворить за счет богатых врагов народа, которым политика террора не позволит остаться в живых.

Вантозские декреты никогда не вступили в силу и даже в момент их обнародования не вызвали большого общественного подъема, ибо никто не указал, когда их начнут претворять в жизнь. Кордельеры расценили выступление Сен-Жюста как тактический маневр и продолжили нападки на «усыпителей» в надежде на поддержку граждан, стоявших в продуваемых ледяным ветром очередях возле закрытых булочных. На очередном собрании, состоявшемся 4 марта (14 вантоза), кордельеры решили, что черная вуаль будет закрывать Декларацию прав до тех пор, «пока не будет покончено с нуждой и не будут наказаны враги народа, угнетающие его». Эбер произнес речь о «честолюбцах»: «Честолюбцы! Это люди, которые выставляют вперед других, а сами остаются за кулисами; чем больше у них власти, тем меньше они ею удовлетворяются; они хотят царствовать». Имен никто не называл, но все понимали, что речь идет о Робеспьере. Венсан призвал к восстанию. «Восстание, святое восстание», — поддержал его «нантский утолитель» Каррье. Ронсен не протестовал против выдвижения его кандидатуры на роль будущего военного диктатора. Осведомитель Гравье доносил Робеспьеру: «Кордельеры, воспользовавшись вашей болезнью, составили заговор». Но заговор, точнее попытка восстания, провалился, ибо ни Коммуна, ни секции на призыв свергнуть революционное правительство не откликнулись.

13 марта (23 вантоза), после почти месячного отсутствия, Робеспьер вернулся в Конвент; вместе с ним приступил к работе находившийся долгое время на лечении Кутон. В тот же день Сен-Жюст выступил (как утверждают, на основании тезисов Робеспьера) с пространным докладом о «фракциях, направляемых из-за границы, о заговоре, замысленном ими во Французской республике, чтобы сокрушить республиканское правительство посредством разложения и уморить Париж голодом». Доклад прозвучал грозным предостережением и крайним левым, и умеренным, ибо, по мнению Робеспьера, следовало устранить оба «подводных камня». «Самым опасным заговором, замышляемым против правительства, является разложение общественного духа, дабы отвратить его от справедливости и добродетели», — начал свою речь Сен-Жюст. Используя ту же морализаторскую риторику, что и Робеспьер, он говорил более жестко, более конкретно, а главное, четко формулировал постановления, от которых веяло смертью: «Объявляются изменниками отечества и караются как таковые все уличенные в том, что содействовали каким бы то ни было образом развращению граждан, ниспровержению власти и подрыву общественного духа... Каждый гражданин обязан указать на заговорщиков, объявленных вне закона, если ему станет известно их местопребывание». Ни одного имени названо не было.

Вечером у якобинцев Робеспьер нарушил молчание: «Никогда еще свобода не подвергалась стольким оскорблениям и не испытывала такого давления со стороны опасных и подлых заговорщиков. Если бы Богу было угодно, чтобы мои физические силы были равны моим силам моральным, я бы уже сегодня мог поразить предателей и призвать на головы виновных отмщение нации». И снова ни одного имени. Но для себя Робеспьер уже все решил. Ночью арестовали Эбера, Моморо, Венсана и Ронсена, а через несколько дней — Шометта. Поставив на его место Пайана, Комитет общественного спасения мог считать, что Коммуна у него в кармане. Прежде чем передать дело Эбера и его товарищей в революционный трибунал, комитет распространил множество материалов, выставлявших заговорщиков в самом неприглядном виде. «Кто бы мог подумать, что Эбер такой же негодяй, как Петион?» — сокрушался народ. Тем временем Робеспьер призывал к единению вокруг правительства и утверждал, что «все заговоры должны быть разом уничтожены». Это означало, что борьба продолжается.