Робеспьер

Открытие Генеральных штатов назначили на 5 мая; к этому дню в Версаль вместе с депутатами прибыли многочисленные парижане и жители окрестных сел и деревень: всех охватило лихорадочное ощущение причастности к Истории. Робеспьер особенно остро чувствовал, что он — один из тех, кому доверили решать судьбу страны, и полностью погрузился в тревожную атмосферу, сулившую перемены. Он даже пропускал мимо ушей оскорбительные выпады в его адрес, долетавшие из родного Арраса, которые подхватывали депутаты провинции Артуа от благородных сословий. Впрочем, в свое время Робеспьер припомнит газетке «Афиш д’Артуа» и «бешеную лошадку», и «злобного осла», и «трусливого мула», и другие оскорбления, брошенные в его адрес... Но пока он ничем не выделялся из унылой — черное платье с белым воротником — массы депутатов третьего сословия, которому король дозволил лишь пройти через свои покои, в то время как первые два сословия удостоились специального королевского приема. Но роскошь дворянских одежд и облачений верховного духовенства не могла затмить колоритнейшую фигуру маркиза де Мирабо, шествовавшего в рядах податных, избравших его своим представителем, «величайшего из всех депутатов нации», как назвал его Карлейль. Но кто же тогда самый незначительный? «Возможно, это невысокий, невзрачный, незадачливый человечек лет тридцати, в очках, с беспокойным, озабоченным взглядом (если снять с него очки); его лицо приподнято вверх, словно он старается учуять непредсказуемое будущее; цвет его лица желчный, скорее бледновато-зеленый, как цвет морской воды. Этот зеленоватый субъект — адвокат из Арраса, его имя Максимилиан Робеспьер», — писал английский историк.

Робеспьер действительно обладал талантом чуять будущее. Пока его коллеги-депутаты произносили с трибуны пылкие речи, он слушал и впитывал, смотрел и оценивал. «В Собрании есть больше ста граждан, способных умереть за родину», — писал он Бюиссару. «Его нравственный облик не внушает к нему доверия», — писал он о Мирабо. Но, несмотря на критическую оценку личности Мирабо, Робеспьер не мог не оценить правильности его мысли, ведь именно призывы маркиза подтолкнули депутатов от податных потребовать совместной проверки депутатских полномочий, дабы сословие, представлявшее подавляющее большинство нации, не превратилось в простую половину депутатов.

18 мая Робеспьер впервые поднялся на трибуну с речью, посвященной вопросу, как побудить приходских священников, составлявших основную массу депутатов от духовенства, присоединиться к третьему сословию. Выступление по бумажке никого не вдохновило, однако он отдал свое предложение в бюро, дабы предать его гласности посредством печати. И хотя в связи с регламентом на голосование его не поставили, в письме Бюиссару он подчеркнул, что «большое число лиц засвидетельствовали мне свою благодарность и уверенность в том, что мое предложение было бы принято, если бы было внесено в начале». «Большое число лиц», являвшееся плодом воображения Максимилиана, свидетельствовало о его крепнущей уверенности в себе. Или о неизбывном тщеславии, кое постоянно рвалось наружу.

17 июня третье сословие провозгласило себя Национальным собранием (название после долгой дискуссии предложил Сьейес), иначе говоря, высшим представительным и законодательным органом французского народа. Вскоре к податным присоединилось духовенство, а за ним и часть дворянства. Удрученный Людовик уныло выслушал Неккера, предложившего компромиссное решение: король сам объединит депутатов всех трех сословий и введет всеобщее равенство в уплате налогов, но послушался все же придворного совета, постановившего провести «королевское заседание» и вернуть все на круги своя. Для начала король велел закрыть на ремонт зал Малых забав, где проходили заседания, лишив, таким образом, депутатов помещения для работы. Тогда возмущенные представители народа отправились в Зал для игры в мяч, где принесли знаменитую клятву не расходиться до тех пор, пока не выработают конституцию. Среди имен этих депутатов, увековеченных на стенах зала, стоит и имя «де Робеспьер». Разогнать непокорных депутатов король не решился.