Робеспьер

По словам очевидцев, к вечеру сад Тюильри напоминал заснеженное пожарище: на земле вперемежку с обломками мебели и прочей утвари лежали трупы, припорошенные, словно снегом, перьями из распоротых подушек и перин. Вместе с тем свидетели пишут, что резня не сопровождалась грабежами, по крайней мере безнаказанными: кого замечали за попыткой украсть дворцовое имущество, убивали на месте, а найденные в королевских покоях ценности относили в Собрание. Но сколько варварства прошло незамеченным... Подсчитывая число жертв со стороны восставшего народа, называли цифры от трехсот пятидесяти до тысячи человек, со стороны защитников монархии — около шестисот. Когда дворец был взят, возбужденная толпа двинулась по улицам, убивая фельянов, роялистов и подвернувшихся под горячую руку лавочников. Робеспьер наверняка был осведомлен о ходе восстания, ибо, как только стрельба закончилась, он вышел из дома и быстрым шагом направился в свою секцию Вандомской площади (вскоре переименованную в секцию Пик), где его немедленно выбрали представителем в Коммуну. Проходя по площади, у подножия статуи Людовика XIV он мог увидеть сложенные головы сторонников монархии, павших от руки «добродетельного народа». Впрочем, он мог и не смотреть в ту сторону, сделать вид, что не видит головы журналиста Сюло, не раз высмеивавшего его в роялистской газете «Деяния апостолов». Вечером Робеспьер отправился в Якобинский клуб, где снова потребовал осуждения изменника Лафайета и созыва Национального конвента. Он также предложил послать комиссаров во все 83 департамента, дабы «ознакомить их с нашим истинным положением». Как пишет Н. Молчанов, когда смолкли пушки, настало время для политических речей. Но и в революционной Коммуне, и в секциях мало кто из ораторов обладал способностью «закрепить результаты вооруженной борьбы в политических формулах».

Собственно, требования Робеспьера совпадали с требованиями революционной Коммуны. Растерявшееся и напуганное большинство Собрания, пытаясь дать шанс монархии, приняло решение «временно отстранить короля от власти», назначив ему местом временного пребывания Люксембургский дворец. Однако новая Коммуна воспротивилась, и короля вместе с семьей отвезли в замок-крепость Тампль, где, по словам прокурора, сменившего Редерера, их было легче охранять и препятствовать переписке с «предателями». Специальным декретом Собрание ликвидировало деление граждан на «активных» и «пассивных» и объявило выборы в Национальный конвент на основе всеобщего избирательного права (разумеется, только для мужчин). Борьба за демократические выборы, которую начиная со времен Генеральных штатов последовательно вел Робеспьер, завершилась победой, но добился ее не Неподкупный, а вооруженные санкюлоты. Собрание, уволив прежних министров, вернуло на свои посты Ролана, Сервана и Клавьера, добавив к ним трех новых министров, образовавших Временный исполнительный совет. Воплощением революционного движения в совете стал Дантон, получивший портфель министра юстиции. «Если бы я был побежден, меня бы назвали преступником», — заявил он в Собрании. «Но дело свободы восторжествовало», — писал Камилл Демулен, которого вместе с Фабром д’Эглантином Дантон назначил своими секретарями. На трибуне снова появился Бриссо и заявил о необходимости прекратить революцию и начать вырабатывать законы: «Мы совершили революцию против деспотизма, революцию против монархии, теперь остается совершить последнюю — против анархии». Вышедший из подполья Марат, которого немедленно сделали членом Наблюдательного комитета Коммуны, возражал: «Единственный способ установить свободу и обеспечить себе покой заключается в том, чтобы беспощадно уничтожить предателей отечества и утопить вождей заговорщиков в их собственной крови».